Тантамареска
Шрифт:
Она пошла вверх по лестнице Гигантов, целиком вырубленной из каррарского мрамора много-много столетий назад. Абсолютную тишину венецианской ночи, которую многократно усилили стены закрытого внутреннего двора Дворца дожей, прорезал только размеренный стук каблучков поднимавшейся по исторической лестнице девушки. На самом верху, между огромными статуями Марса и Нептуна, Глафиру ожидал еще один человек, одетый в такую же красную мантию, как и тот первый прохожий у «Бумажной двери».
– Уважаемая Глафира, спасибо за то, что вы здесь. Вас ждут.
Глафира еще раз кивнула и пошла за этим человеком. Они прошли второй этаж и роскошный зал заседания Большого Совета. Лунный свет, проникавший сквозь огромные, заостренные кверху,
Они прошли еще несколько полутемных роскошных залов и оказались перед большими дубовыми дверями, которые освещали несколько чадящих факелов. Глафира хорошо помнила эти двери. Эти двери вообще, наверное, хорошо запомнили все, кто томился перед ними в ожидании приговора могущественного Совета Десяти. Когда-то перед этой дверью стоял в ожидании приговора Джордано Бруно и все надежды молодого талантливого человека оказались похоронены одним росчерком пера секретаря Совета. Сидел перед этой дверью и знаменитый любовник Казанова, с ужасом выслушавший приговор о вечном заточении в страшных венецианских «Пьомбах». Неоднократно бывала перед этой дверью и Глафира, ежегодно сдавая экзамен на право оставаться Хранителем. Всю ночь они отвечали на запутанные вопросы членов Совета, изредка отвлекаясь на рукопашные схватки во внутреннем дворе дворца. А ранним утром, когда испытания и допросы заканчивались, каждого из них вызывали к этим дверям. И никто не знал, кого Совет оставит в живых, а кого – нет.
Однажды Глафира позорно провалила подряд несколько схваток на ножах, и решающая должна была состояться с юношей-индусом по имени Атул. Этот Атул был чертовски гибок и быстр, как молния. Его холодные жестокие глаза девушка запомнила на всю жизнь, как и позор, который сопровождал ее каждый раз во время спаррингов с Атулом. Глафира никак не смогла его «считать» и тогда очень быстро оказалась на каменном полу внутреннего двора Дворца дожей, а Атул прижал к ее горлу холодное лезвие. Если бы Учитель не остановил схватку, ее бы убили, но Учитель схватку остановил и посмеялся: «Живи пока, до утра еще у тебя время есть!» С побелевшими губами, с тяжелым уханьем в сердце входила на рассвете Глафира в эти двери. Долгим молчанием встретил тогда ее Совет. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прозвучало спасительное: «Испытание пройдено». Глафира летела обратно, по Золотой лестнице, как будто рожденная заново! А вот Атула никто из их группы больше никогда не видел. Воистину удивительно и непредсказуемо принимал решение Совет Десяти, движимый только ему понятными мотивами и предсказаниями!
Человек, который привел Глафиру, исчез где-то в полутемных коридорах дворца. Она стояла, как и много лет назад, совершенно одна перед этими страшными дверями. Воспоминания накатывали на нее все с новой и с новой силой.
Вдруг двери распахнулись, и низкий мужской голос сказал по-итальянски: «Входите».
Глафира зажмурилась и шагнула в распахнутую дверь, как в бездну.
На возвышении перед ней сидели члены Совета Десяти, в старинных одеяниях, напыщенные и мрачные. Глафира прошла десять шагов и остановилась в центре зала. Воцарилось молчание. Девушка хорошо знала этот прием. Многие, приведенные в этот зал падали в обморок после этой страшной, предваряющей разговор паузы. Кто-то бросался на колени перед Советом и начинал на всякий случай каяться сразу во всем, что только приходило в голову. Умели эти господа навести ужас на свои жертвы. Глафира в обморок не падала и на колени не бросалась. Помолчали. Затем Председательствующий, лицо которого скрывала старинная венецианская маска, повелительно распорядился:
– Внесите зеркало.
Раскрылась другая дверь. Та, куда уводили осужденных Советом, чтобы больше их никто и никогда не видел. Два монаха внесли в зал Совета Десяти большое старинное зеркало. Эту неприятную процедуру Глафира тоже знала. Каждый, кто собирается о чем-то говорить с Советом, должен посмотреть в старинное зеркало. Зеркала были разными. Одно, например, Черное зеркало Дандоло, выжигало людям глаза, другое подавляло волю, зеркало Себастьяно Дзиани просто наповал убивало любого, кто посмотрел в него. Великая тайна древних амальгам муранских стеклодувных мастеров придавала этим зеркалам колдовскую силу, и Совет Десяти свято хранил эту тайну. Впрочем, чаще зеркало было самым обыкновенным, но смотревшийся в него испытывал благоговейный ужас перед артефактом и перед могуществом Великого Совета.
Глафира не знала, что за зеркало подсунули ей сегодня. Она сделала решительный шаг к монахам и бесстрашно взглянула в древнее мутное стекло. В голове что-то загудело, ноги подкосились, глаза закрылись сами собой, и, сопровождаемая гробовым молчанием присутствующих, девушка рухнула на пол.
Когда Глафира очнулась, она обнаружила себя крепко привязанной к большому тяжелому стулу. Привязанной очень профессионально и без малейшего шанса освободиться. Ноги ее были примотаны к ножкам стула, а руки заведены назад и связаны за высокой резной спинкой. Это было сделано так мастерски, что девушка не имела возможности даже шелохнуться. Над ней сосредоточенно колдовал один из монахов, суетливо убирающий куда-то склянку, в которой, по-видимому, был нашатырь.
Глафира подняла голову и с некоторым вызовом оглядела присутствующих. Участники Совета Десяти, одетые в длинные золотые мантии, скрывали свои лица за венецианскими карнавальными масками, холодными и бесстрастными. Лишь глаза, видневшиеся в прорезях масок, демонстрировали явный и неподдельный интерес. Им было интересно!
– Глафира, Совет спрашивает тебя, когда ты обуздаешь свою похоть? – раздался резкий скрипучий голос откуда-то справа, от одного из членов Совета.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, господин. – Глафира старалась говорить спокойно, но получалось это плохо. Тяжело держаться с достоинством, когда ты связан по рукам и ногам и не представляешь, что тебя ждет.
– Ты прекрасно все понимаешь! – проскрипело ей в ответ. – Ты сходишься с мужчинами не только ради великой цели, но и ради удовольствия. Потом куда-то исчезаешь, и мы вынуждены искать тебя по всему миру, ожидая, когда пройдет твоя очередная влюбленность. – Чувствовалось, что говоривший совсем недавно уже искал Глафиру по всему миру, и это ему совершенно не понравилось. А еще чувствовалось, что он очевидно просто ревновал лучшего агента Совета Десяти к разнообразным мужчинам, которых этот агент, действительно, в последнее время расплодил вокруг себя в большом количестве.
– Я всегда выполняла задания Совета. – Глафира повернула голову к правому краю стола и, кажется, обнаружила говорившего. Это был человек небольшого роста, нервно вцепившийся пальцами в инкрустированный бортик кафедры, за которой сидел. – И здесь меня не в чем упрекнуть. Если же во время выполнения заданий я влюбляюсь, мне кажется, это можно простить. Я ведь все-таки, женщина!
– В первую очередь ты – Хранитель. – Раздавшийся густой суровый голос принадлежал, конечно, Председателю.
– Я понимаю это, господин, – опустила голову Глафира.