Таня Гроттер и ботинки кентавра
Шрифт:
– Разумеется. Я изобрету для нее какую-нибудь миленькую казнь, – кровожадно пообещала царица Нуи.
Эйда Сирос противно захихикала.
– Правильно делаешь, что хихикаешь. С твоими зубами не смеются! – осадила ее Гробулия, жалея, что не может пнуть Эйду в коленную чашечку. – А ты, Августа, присматривай за Форном. Он хорош гусь, уж я-то вижу! Ему хоть на чучело юбку надень, он его до дыр зацелует… Всем пока! Мальчики, не отставать! Девочка пошла казниться!
Магцари сомкнулись вокруг Склеппи и повели.
– А все-таки последнее слово осталось за мной! – сказала она, спускаясь
– Топай, топай! Приговоренным к смерти запрещается болтать, – произнес пожилой магцарь, подталкивая ее в спину рукоятью секиры.
«Вот я и допрыгалась. Даже Нипухус не помог», – грустно подумала Склеппи.
«Тяжелая дверь темницы захлопнулась с тем звуком, с которым топор опускается на плаху. Девушка стояла неподвижно, оглушенная свалившимся на нее несчастьем. Ее глаза постепенно привыкали к полумраку».
Так написали бы в средненьком приключенческом романе, который охотно прибегает к помощи его величества трафарета. Но, увы, в нашем случае все произошло иначе. Реальная жизнь обладает значительно большим запасом деталей и мелких нелепостей, которые превращают любое банальное действие в неповторимое.
Прежде чем втолкнуть Гробулию в камеру, магцарям долго пришлось разыскивать запропастившегося куда-то мага-тюремщика. Некогда он был царским астрологом, но был переведен в тюремщики за ошибочные предсказания, привычку регулярно выходить в астрал, любовь к травке-забавке и, главное, за неделикатное обращение с болонками Ее Величества.
Наконец тюремщик был обнаружен в пыточной, мирно спящим на новом войлоке под блоком абсолютной истины, как возвышенно именовал дыбу романтик Бэр III. Когда тюремщика растолкали, обнаружилось, что он находится в том исключительном состоянии, когда небо кажется жидким, на полу мерещатся зубастые звезды, а запахи становятся квадратными и норовят ввинтиться в ноздри через уши. Растолкавшие его маги предстали перед беднягой в обличье всадников ада, явившихся за его душой, и он дико заорал, отмахиваясь от них клещами.
Лишь пару минут спустя он разобрался, что к чему, и поутих. Даже при том, что коварные предметы принимали обличье друг друга, тюремщик сумел быстро разобраться с ключами и открыть камеру. Гробулию втолкнули внутрь. Дверь захлопнулась, но не со звуком топора, а со звуком, с которым захлопываются все без исключения двери, окованные железом.
– Надолго к нам? – спросил тюремщик.
– Да нет. Утром казнят, – ответил один из магцарей.
– А… Ну тогда одеяло можно не давать. И на полу поспит, – сказал бывший астролог и, позванивая ключами, удалился на негнущихся ногах досматривать абсурдные сны.
Склеппи осмотрелась. Камера была тесной, узкой, с длинным зарешеченным окном, в которое даже кошку можно было просунуть, лишь распилив ее предварительно лобзиком. О том же, чтобы покинуть тюрьму с помощью магии, не приходилось и мечтать. В царстве, где большая часть населения обладала магическим даром, стены тюрем строились с блокировкой возможного проникновения.
Гробулия потрясла решетку, которая обожгла ей ладони красноватым ворожейным сиянием, бессильно пнула стену и уставилась на прямоугольник неба с выпуклым лунным глазом. Только сейчас до Склеппи в полной мере дошла мысль, что завтра ее не будет.
– Вот уж правду говорят: все беды от мужиков! – проворчала она.
Внезапно у нее за спиной послышался не то скрипучий смех, не то кашель. Склеппи торопливо обернулась. До сих пор она была убеждена, что одна в темнице, но теперь разглядела в углу нечто похожее на… Пытаясь отыскать подходящее сравнение, Гробулия оказалась в непростом положении. Со сравнениями в данном случае было совсем туго. Если ей это что-то и напоминало, то разве что скомканную грязную простыню, которой наспех и без всякого желания придали сходство с человеческой фигурой. «Даже мумия фараона и та была бы симпатичнее», – подумала Склеппи.
Простыня укоризненно шевельнулась. Некая ее неоформленная часть протянулась вперед и, оказавшись в лунном луче, превратилась в узкую белую руку.
– Подойди ко мне, милая госпожа! Не бойся! – прошелестел голос.
– Не очень-то я и боюсь! Если ты не немой укор тому, что я всю жизнь ненавидела стирать, – заявила Склеппи.
Тем временем вся простыня переместилась в центр лунного круга. Гробулия увидела жуткую старую ведьму. Длинные вытянутые уши, похожие на волчьи, развитая нижняя челюсть, треугольные желтоватые зубы… Старуха пристально уставилась на Склеппи. Хотя в глаза ведьмы светила луна, вопреки логике она в них не отражалась. Глаза были странные, без зрачков, с припухшими рыжеватыми веками. Склеппи казалось, она видит две крошечных черных дыры, упорно выпивающих из нее душу… Нет, это был не человек. Склеппи сообразила, что перед ней кто-то из нежити, во множестве обитавшей в северных лесах. Даже сомнений не возникало, какой магией старуха пользуется и к каким чарам прибегает. Вот только как ведьма оказалась здесь, на равнине, которая давно уже была под властью стихии огня?
– Дай мне руку, знатная госпожа, и помоги мне встать! Я так немощна, ноги меня не держат! – потребовала ведьма. Ее голос звучал подобострастно, однако Склеппи ощущала, что ему меньше всего можно верить.
Однако отказать было неудобно. Гробулия шагнула к ней и протянула руку. Старуха цепко ухватила ее за запястье, однако вставать не спешила.
– Эй, что ты делаешь? – крикнула Склеппи.
– Минуту терпения, госпожа! Еще только минутку! Я только соберусь с силами! – прошипела ведьма, прислушиваясь к биению ее пульса.
– Перестань! Отпусти меня! Отпусти! – Склеппи рванулась, с трудом высвободив руку.
Голова у нее кружилась. Перед глазами мельтешили черные мушки. Старуха успела выпить у нее немало сил. Контактный вампиризм – высшая стадия вампиризма. Прокусывать артерии – удел дилетантов. Для профессионального энергетического вампира достаточно случайного прикосновения.
– Я была голодна, юная госпожа. Я так долго ждала тебя. Я взяла совсем чуть-чуть энергии, совсем чуть-чуть, – сказала старуха, слегка улыбаясь. Ее тусклые глаза заблестели. На дряблых пористых щеках заиграл легкий румянец. Даже глубокие морщины, казалось, разгладились.