Таня Гроттер и пенсне Ноя
Шрифт:
– Седьмую сотню лет без отпуска! Никаких сил нет! Может, смотаться к лопухоидам и сообразить реставратора на троих, а, ребят?.. Или там кариатиду снять! – искушал он.
Соседние с ним атланты молчали и, обливаясь каменным потом, отдувались за малодушного товарища. Заметив Таню, любитель реставраторов и кариатид торопливо выпрямился и подпер свод. Таня сделала вид, что ничего не слышала. Глупо было конфузить атланта.
Она нырнула под лестницу, прошла немного и сразу оказалась в переплетении мрачных коридоров. Света здесь почти не было, лишь кое-где из трещин в полу пробивалось зеленоватое размытое свечение.
«Про##клятые
Свернув несколько раз в расходящейся паутине коридоров, Таня села на камень рядом с доспехами, надетыми на деревянный чурбан. Древняя магия доспехов на три года давала их обладателю неуязвимость в бою. На четвертый же год в первое полнолуние доспехи сжимались до размеров ореха и убивали своего хозяина. Снять же их было невозможно, что крайне отравляло победителю эти три года успеха. Смазываясь его кровью, доспехи переставали ржаветь, покрывались новыми узорами и, позванивая кольчужной рубашкой, терпеливо ждали, что ими снова кто-нибудь заинтересуется.
Вот и сейчас, почуяв добычу, они призывно засияли, загремели и даже попытались обхватить Таню за плечи рукавами кольчужной рубахи.
– Дрыгус-брыгус! – буркнула Таня, успокаивая их зеленой искрой. За годы обучения в Тибидохсе она до того привыкла к всевозможным простейшим вампирам, как энерго-, так и гемоглобиновым, что почти уже не обращала на них внимания.
Кольцо Феофила Гроттера выстрелило тусклой зеленой искрой, которой едва хватило для заклинания. После оживления глиняной фигурки перстень выглядел потемневшим и уставшим. Запрещенное заклинание Склеповой отняло у него слишком много магии. Таня знала, что через пару дней он восстановится, пока же магию придется экономить.
– Ilias malorum! Unam in armis salutem! [6] – сказал он ворчливо, словно предупреждая о чем-то.
– Дед, а по-русски?
Но перстень молчал. Видно, его разговорная магия на сегодня уже иссякла. Таня долго согревала его дыханием, протирая рукавом рубашки. Она знала, что старый ворчун это любит, хотя теперь перстень и ничем этого не проявлял, сильно обиженный на нее за участие в черномагическом ритуале.
– Ну извини, извини… Вот такая я бяка! – сказала Таня. – Да только кто ж знал? Дед, не пойму я, что со мной. Как-то все перепуталось, смутно все. Хочешь не споткнуться и только поверишь, что ты вот, наконец, правильная и все хорошо, как бац – носом об камень!
6
Илиада несчастий! Одно спасение в оружии! (лат.)
Неожиданный шорох заставил Таню прекратить свои излияния. В слабом свечении волшебных доспехов она увидела Генку Бульонова, кравшегося куда-то широкими бесшумными шагами. Это был он, Генка, но одновременно точно и не он. Всю одежду Бульонова, лицо
– Бульон! – не выдержав, окликнула Таня. – Что ты тут бродишь, как неприкаянный? Заблудился?
Генка вздрогнул, отшатнулся и заслонился руками, точно от внезапного нападения.
– А-а, что?! Кто здесь? – хрипло спросил он.
– Я, Таня!
– Т-ты?! Гроттер?
У Бульонова был вид, как у только что проснувшегося человека. Он посмотрел на Таню, потом на свои сбитые руки, на грязную одежду.
– Черт!.. Я же… Неужели опять?.. Когда же это кончится? – невнятно произнес он и тяжело присел на пол, обхватив голову руками.
Таня хотела подойти к нему, но Генка внезапно вскочил и кинулся в темноту.
– Что-то я ничего не понимаю! Он испугался меня даже больше, чем этих коридоров… И зачем он шастал там, внизу? – спросила Таня, обращаясь к доспехам-вампирам.
Доспехи призывно загремели грудными пластинами. У них, как всегда, было одно на уме.
– Какие-то вы озабоченные! Вам бы все крови, крови – никакого душевного общения! – сказала Таня и ушла, с грустью размышляя о Гурии Пуппере, Ваньке и странном поведении Бульона.
Когда она вернулась в комнату, Пипа и Гробыня уже спали. Глиняное пятно все так же белело на столе.
А утром в стекло стал стучать купидончик. Он сунул Тане розу и быстро улетел. Таня долго с недоумением смотрела ему вслед. Купидончик даже не клянчил печенье, что само по себе было невероятно.
– Ну-ка, дай посмотреть! Записки нет? Магии тоже нет? Странно, обычная роза! Кто это тебе послал, Гроттерша? – с подозрением спросила Гробыня.
– Может, Ванька? – с надеждой спросила Таня.
Гробыня фыркнула.
– Твой Ванька? Розу? Это не в его духе! Он бы тебе прислал сдыхающую птичку. Или бесхвостую крысу, перемазанную зеленкой… Или на худой конец вырезал бы что-нибудь из дерева… Не, Ванька с розой – это как мой Гуня без бутылки пива… Не катит! – заявила она.
– Ты Ваньку не знаешь, вот и не встревай! – сказала Таня.
– Да уж, да уж! Я совсем тупая! У меня это на лице написано! И мужиков не знаю как облупленных, и вообще непонятно, в кого я такая уродилась… – насмешливо заверила ее Склепова.
Таня промолчала. В глубине души она была почему-то уверена, что Гробыня права. Ванька всегда считал розы слишком банальным и скучным подарком. «Розы говорят только о двух вещах: о толстом кошельке и об отсутствии фантазии», – утверждал он.
Но даже не эта загадочная роза настораживала Таню. Никогда не было такого случая, чтобы купидончик, только что вернувшийся из мира лопухоидов, отказывался от награды. А этот отказался.
Таня едва успела одеться, как дверь комнаты была выбита боевым заклинанием омонус всемлежатус. Пипа завизжала и с головой накрылась одеялом.
В дверях комнаты, скрестив на груди руки, стояли Графин Калиостров и магвокат Хадсон. За их спинами маячили разъевшиеся физиономии магнетизеров.
– Стоять, не двигаться! Татьяна Гроттер! Вы подозреваетесь в пособничестве и сокрытии преступления! Куда вы ходили сегодня ночью? От кого был купидон? Что он принес? – потребовал Графин.