Таня Гроттер и посох Волхвов
Шрифт:
– Значит, мне придется лететь к Дурневым? – спросила Таня.
– Возможно, и очень скоро… Но… час еще не пробил.
– А когда он пробьет? – удивленно переспросила Таня.
Академик покачал головой. Сфинкс на стене предостерегающе зарычал. Оба явно не собирались делиться своими тайнами.
– Сейчас не время говорить об этом. Я сам еще многого не знаю, – уклончиво сказал Сарданапал. – Не беспокойся, мы с Медузией не спустим с Дурневых глаз… И еще одно: о Пуппере не волнуйся. Не слушай этого бреда по зудильнику. Я знаю, что ты никак не связана с похищением Гурия… Да и вообще, у меня есть основания сомневаться, что его похитили.
–
Улыбнувшись, академик махнул ей усом, показывая, что занят и никаких других пояснений не будет.
– Иди! Со временем ты сама все узнаешь. Меди недаром говорит, что слишком большое нетерпение всегда портит удовольствие, – сказал он жизнерадостно.
Когда Таня выходила, Черные Шторы шевельнули тяжелыми кистями, прощаясь с ней. Безумный Стекольщик скорбно и душераздирающе завыл, царапая раздувающуюся ткань.
Говоря простым русским языком, он окончально доконал сам себя.
Потянулись дни – пасмурные, короткие дни декабря. Ветер, снег, мороз… Потом оттепель – и снова ветер, снег, мороз. Смотреть было совершенно не на что. Разве что на замерзших русалок, которые по очереди дежурили у полыньи, карауля, чтобы ее не затянуло льдом, да на нежить, деятельно шнырявшую в рытвинах и писавшую ночью на выпавшем снегу всякие нехорошие слова для обогащения и без того феноменальных познаний малютки Клоппика.
Ваньку Валялкина Ягге и Тарарах попросили помочь присматривать за Зализиной. Большую часть дня Лиза неподвижно сидела на краю кровати в магпункте и смотрела в стену. Но порой в нее вселялся злобный дух. Она вскакивала, начинала выкрикивать нечто нечленораздельное, билась о стены и даже пыталась выброситься в окно. По этой причине возле нее все время должен был кто-то находиться. Таня тоже предлагала Ягге свою помощь, но Ягге заявила, что это невозможно. Стоило Зализиной увидеть Таню, как приступы следовали у нее один за другим. Она бросалась на нее, кусалась и пыталась задушить…
– Это не она, ты не думай… Это все сглаз этот, будь он неладен, – говорил тогда Тарарах, бережно удерживая извивающуюся Зализину в своих медвежьих объятиях.
В любом случае Тане было ясно сказано, чтобы она держалась от магпункта подальше.
Соловей О. Разбойник, характер у которого совершенно испортился, устраивал команде по две тренировки в день – утром и вечером. Таня не тренировалась с командой, хотя ежедневно летала на контрабасе, что называется, для души. Изредка, чтобы окончательно не утратить драконбольные навыки, она занималась по системе Делала Критского. Ловить горошины, просто подбрасывая их, было ей малоинтересно, и она придумала накладывать на них ушустряющий сглаз. В результате вся горсть с умопомрачительной скоростью разлеталась в разные стороны – оставалось только мчаться следом и ловить.
Вымотанная сборная Тибидохса, в течение нескольких часов «разогревавшаяся» с пятью-шестью молодыми драконами, была как бочка с порохом. После тренировки, когда Соловей уходил, достаточно было искры, чтобы между игроками вспыхнула ссора. Как-то острый на язык Баб-Ягун сказал нечто колючее Семь-Пень-Дыру, который, в свою очередь, хамски повел себя по отношению к Кате Лотковой, едва не протаранив ее в воздухе.
Когда Cемь-Пень-Дыр размахнулся (он предпочитал лопухоидные способы драки), Ягун выдвинулся вперед, чтобы разобраться с ним, но тут Верка Попугаева с визгом: «Ай, мальчики, не надо драться!» – повисла у Ягуна на плече. Внук Ягге невольно замешкался. Семь-Пень-Дыр
– Попугаева! Больше не надо меня защищать! – мрачно сказал он, поднимаясь. Семь-Пень-Дыр к тому времени уже умчался куда-то на своем пылесосе.
– Но я же хотела как лучше! – воскликнула Попугаева.
– Я так и понял. В следующий раз, когда ты захочешь как лучше, просто отойди в сторонку… – посоветовал Ягун.
– Но драться отвратительно! Это противоречит уставу школы! Темное и белое отделения должны существовать в мире… Я сообщу Клоппу! – поджимая губы, сказала Верка.
– Угу, сообщи… Вон он стоит, твой Клопп, далеко ходить не надо… Эй, Клоппик, кончай ковырять палочкой драконий помет, поди сюда!
– Нет, не Клоппу! Я скажу Сарданапалу! Сегодня же! Он должен знать о поступке Семь-Пень-Дыра! – поправилась Верка.
– Ой, мамочка моя бабуся! – взмолился Ягун. – ПОПУГАЕВА!!! Да что за существо ты такое! Не надо никого защищать! Не надо никому ничего говорить! Все без тебя разберутся! Умоляю: сгинь! Просто провались сквозь землю, и все! Надоела ты мне хуже горькой редьки! Ты всем надоела!
Верка оскорбленно вспыхнула и отошла. Ягун почувствовал себя неловко. Он явно задел в душе Верки струну, которую никак нельзя было задевать. Да, Попугаева нелепая, но разве она виновата в своей нелепости? Разве не бьется в ее груди такое же сердце, которое хочет любить и хочет, чтобы и его тоже любили?
Внезапно кто-то коснулся Ягуна. Он вздрогнул и повернулся. Перед ним стояла Катя Лоткова. Она платком промокнула ему кровь на губе. А на лице у Лотковой было нечто такое, что Ягун ощутил, что его акции резко поднялись в цене…
В тот же день перед обедом Таня ненадолго заглянула в гостиную Жилого Этажа. Она вспомнила, что вчера, готовясь к снятию сглаза, забыла на подоконнике тетрадь. Тетради на месте не оказалось, но Таня догадалась заглянуть за спинку стоявшего рядом дивана, который, по слухам, некогда использовался для полетов. Таня полезла за тетрадью. Она была за диваном, когда услышала, что в гостиную кто-то вошел, и определила по голосам, что это были Жора Жикин и Ванька Валялкин. О ее присутствии оба явно не подозревали.
Вначале Таня собиралась, выбрав момент, выскочить и напугать их, но почти сразу передумала. Это было бы глупо и слишком по-детски. Ей захотелось посмотреть, как поведет себя Ванька, когда он рядом не с ней, а с кем-нибудь еще.
Две пробегавшие мимо третьекурсницы искоса взглянули на Жикина и, перешептываясь, захихикали, надеясь обратить на себя его внимание. Жора наградил их снисходительной улыбкой и помахал ручкой.
– Жикин, а ты ведь девчонкам нравишься! – сказал Ванька.
– М-да, кое-кому… – принялся скромничать Жора.
– Ничего себе – кое-кому! Половине школы!
– Да ладно тебе! Я ведь для этого ничего не делаю! – небрежно развалившись на злополучном диване, согласился Жикин.
– Совсем ничего? Прямо ничегошеньки? – усомнился Ванька.
– Как тебе сказать… Девчонки, они любят раскованность, уверенность, но вместе с тем надо порой и за руку взять, и поцеловать, если придется. А дальше, как грипп, все само собой распространится. Это вроде как правило: если в тебя влюбились хотя бы три девчонки – через неделю их будет уже десять. Те своим подругам проболтаются, те своим… Вон третьекурсницы только что прошли, видел? Я ведь, между прочим, не помню даже, как их зовут… – самодовольно заявил тибидохский лев.