Таня Гроттер и проклятие некромага
Шрифт:
– Да.
– И часто ты бродишь ночами по неосвещенному Тибидохсу?
– Обычно он не такой темный, – уходя от прямого ответа, сказала Таня.
Медузия кивнула, задержав голову в нижней точке. Подбородок коснулся ключицы. Никакого намека на второй подбородок! Античная красота не страшится времени. Пипа взорвалась бы от зависти, смешав пурген с нитроглицерином.
– Согласна. Сарданапал понизил фоновый уровень магии в Тибидохсе, и это сказалось на факелах. Мы надеемся, что это временное явление, – сказала доцент Горгонова.
– А зачем было разрешать Магществу привозить в подвал Башни Призраков невесть кого? Чтобы бояться материализации духов хаоса? – не удержавшись, спросила Таня.
Медузия забарабанила тонкими пальцами по столу.
– Откуда ты знаешь? Совала нос в чужие дела? – проницательно спросила она. Концы ее прядей приподнялись и зашипели.
Таня промолчала. Сказать «да» она не могла. Обмануть же Медузию было невозможно. Молчание – лучший вариант, когда тебя заставляют выбирать между двумя крайностями. Она боялась, что доцент Горгонова будет настаивать на ответе, однако этого не произошло.
– Тот, кто много знает, берет на себя чужие скорби. А раз так – стоит ли принимать на плечи непосильный груз? – загадочно спросила Медузия.
– Но кто-то же должен его нести?
– Кто-то да. Но лучше вначале решить собственные проблемы. Что ты сказала бы о лопухоиде, который берется осчастливить человечество, в то время как собственные родственники от него волком воют?
– Что ему не повезло с родственниками, – сказала Таня.
Медузия великодушно кивнула.
– Пусть так. Но тогда и не факт, что ему повезет с человечеством… Посмотри на меня!
– Зачем?
– Посмотри! – мягко, одновременно властно повторила Медузия.
Таня ощутила, как против ее воли голова поднимается. Мудрые, с золотой искрой глаза Медузии на миг встретились с ее глазами. Таня хотела моргнуть, но не смогла. Это продолжалось всего миг. Медузия кивнула и отвернулась.
– Не бойся! Я не подзеркаливала тебя. Это скучно… Я лишь считала твою доминанту. Ветер судьбы. Груз кармы. Текущее настроение – назови это как хочешь.
– И что?
– Ты как никогда близка к унынию, девочка. Ты висишь на краю крыши, в кромешном мраке, сама не ведая, что внизу. То ли небольшая высота и стог соломы, то ли пропасть с камнями на дне. Руки устали. Подняться наверх уже невозможно. Значит, надо рискнуть и сделать рывок. А там одно из двух. Или сорвешься, или выберешься, – спокойно сказала Медузия.
Таня уставилась на нее с удивлением. О ком это она? Неужели о Бейбарсове? Но ведь Медузия сказала, что не подзеркаливала. Значит, совет, который она дает, глобальнее.
– Проблема выбора – самая большая женская проблема. Мы так боимся ошибиться, видим в каждом решении так много разных «за» и «против», что предпочитаем, чтобы выбор делали за нас. Так гораздо удобнее. Но это не всегда срабатывает. Пока две вежливые домашние собачки стоят возле косточки, повиливая хвостиками и пытаясь определиться с ощущениями, насколько они голодны, чтобы есть нестерильную пищу в неподобающем месте, подскакивает голодный уличный барбос – и хвать!.. Косточка достается ему. В общем, в любой ситуации ключ ко всему – решимость.
– Вы хотите сказать, что я нерешительная? – спросила Таня.
– Нет. Как раз решимости тебе не занимать. Жертвенной решимости. Когда дело касается драконбола или однозначных стрессовых ситуаций, ты действуешь не задумываясь. Но когда ситуация не стрессовая и выбор есть, начинаются бесконечные сомнения. Ты думаешь, и чем больше ты думаешь, чем дольше топчешься на месте, тем более глубокую яму под собой вытаптываешь. Со временем, если это топтание не прекратится, ты окажешься на дне оврага. И это при том, что вокруг равнина, а овраг ты вытоптала сама, – сказала Медузия.
Доцент Горгонова наклонилась к столу, почти коснувшись носом ростка.
– Молодые смоковницы пахнут приятнее бука. Все же Рахло гений… – сказала она задумчиво.
Завораживающие, с золотой искрой глаза вновь поднялись на Таню.
– Меньше думай, смелее действуй. Роковых ошибок не бывает. Роковая ошибка может быть только одна: когда человек сдается, опускает руки и перестает барахтаться. Но и не напрягайся, когда идешь к цели. Напряжение выматывает. Просто иди – спокойно, уверенно, не отвлекаясь на сторонние цели, даже если они кажутся близкими и доступными. Это иллюзия. Кстати, Ягге никогда не прописывала тебе «капли бодрости Теренция»?
– Нет.
– Жаль. Тогда ты наверняка знала бы их историю. Теренций был сильный светлый маг, но вечно падал духом. Малейший удар судьбы, даже не удар, так, щелчок, и он рыдал три дня. Разумеется, наступил момент, когда ему это надоело. Он решил приготовить эликсир абсолютной силы, бодрости и счастья. Тридцать лет он отдал этому эликсиру. Перепробовал десятки тысяч вариантов – все тщетно. Наконец Теренций понял, что жизнь его прошла напрасно и приготовить эликсир невозможно. Он отчаялся и проглотил ядовитую пилюлю. Он так никогда и не узнал, что раствор из его последней колбы, который он не процедил, потому что думал, что это бесполезно, и стал знаменитыми каплями бодрости Теренция…
– Всего шаг отделял его от победы, когда он опустил руки, – сказала Таня.
– Вот именно, – кивнула Медузия.
Дверь, скрипнув, открылась. Таня подумала, что никогда ее не выпроваживали с такой непринужденностью.
Когда Таня оказалась в своей комнате, часы как раз пробили два. Полировка контрабаса была чуть теплой. Струны обиженно загудели, когда Таня коснулась их смычком. Таня села на контрабас и скользнула в окно. Луна расплывалась по промокашке туч светлым пятном, скорее белого, чем желтого оттенка. Больше всего она походила на яичницу.
«Я скажу ему: «Уходи!» Просто одно слово. Пронесусь над крышей и скажу», – решила Таня.
После разговора с Медузией она ощущала себя значительно увереннее.
Бейбарсов полулежал у главной вентиляционной трубы, из которой смутно тянуло запахом ванили, и что-то читал при лунном свете. В его позе было столько снисходительного спокойствия, столько уверенности, что она придет, что Таня испытала странную смесь обиды и гнева. Нацелив смычок, Таня бросила контрабас вниз и пронеслась в десяти сантиметрах от его лица. Если бы он сейчас встал, контрабас снес бы ему голову.