Таня Гроттер и проклятие некромага
Шрифт:
– Уходи! – крикнула Таня, делая крутой разворот, по технике близкий к драконбольному перехвату мяча.
Бейбарсов лениво поднял на нее глаза.
– Тебе не идет, когда ты злишься! Ты становишься смешной! – сказал он.
Таня растерялась. Она ожидала совсем других слов.
– Бейбарсов! Не заговаривай мне зубы! Я говорю: уходи! – крикнула Таня.
Она вновь промчалась мимо Бейбарсова, в последний момент резко перебросив тело вправо и скользнув под днище. Тут прямо по курсу выросла труба, и Тане, чтобы не разбить контрабас, пришлось совершить экстренную посадку на крыше. Бейбарсов лег на спину и, закинув руки за голову, смотрел на нее снизу вверх.
– Вот мы и спешились! Согласись, что так лучше, чем летать туда-сюда, – сказал он.
Таня с досадой оглянулась на контрабас, который так некстати подвел ее. Ей хотелось сразу заговорить о главном, но она медлила. Ей мешал взгляд Бейбарсова. В нем были насмешка и страсть. Это был взгляд черной пантеры, которая лежит на ветке и смотрит на приближающуюся лань. Смотрит спокойно, почти доброжелательно. Однако когда лань окажется рядом, ее не пощадят.
– Ты бросил Зализину! Это жестоко! – зачем-то сказала Таня.
Бейбарсов усмехнулся.
– Ни один цирк не работает круглосуточно. Клоуны тоже должны отдыхать, – сказал он.
– Ты давно в Тибидохсе?
– Можно и так сказать, – таинственно отвечал Глеб.
– Ты хочешь сказать, что сразу, как бросил Зализину, прилетел сюда?
– Примерно. Но я отлучался… У меня были кое-какие мелкие дела, – туманно ответил Бейбарсов.
«Разумеется. Украсть у Магщества зеркало, едва не попасть в Дубодам и ухлопать трех боевых магов!» – с досадой подумала Таня.
– Где ты прячешься?
Глеб покачал головой.
– Не могу сказать. Они способны воздействовать на твое сознание. Во сне, во время тренировки – в любую минуту, когда ты не будешь готова и не сможешь сопротивляться.
Выносить взгляд Бейбарсова было чудовищно сложно. Самое большое негодование растворялось в его спокойствии. Таня впервые сталкивалась с человеком, которому было до такой степени плевать на ее настроение, сопротивление, негодование – на все. Он видел цель и шел к ней: по эмоциям, по желаниям, по чужой воле, по чему угодно. Таня кипела. Разве это любовь, когда с тобой не считаются? В любовь, как в шахматы, играют всегда вдвоем. Если же кто-то стремится переставлять фигуры за тебя – это уже совсем не то.
– Там, у Серого Камня – был ты? – спросила она резко.
Таня ожидала молчания или лжи, однако ничего подобного. Бейбарсов согласился неожиданно легко.
– Глупо отрицать очевидное. Я. Славное получилось свидание, не находишь? – спросил он спокойно.
– Ты притворялся Ванькой! Ты был в теле Ваньки!!! Ты… ты…
Бейбарсов поднес палец к губам, сказал: «Тш-ш!», и Таня ощутила, что у нее замерзли десны. Ей пришлось торопливо шевелить губами и языком, чтобы способность говорить вернулась. Проклятый некромаг!
– Ты горячишься, – спокойно сказал Глеб. – Во-первых, никем я не притворялся. Во-вторых, я был в своем собственном теле. Зачем мне тело Валялкина? Я же не дух, который захватывает тела.
– Я думала, что ты Ванька!!!
– Правильно. Ты воспринимала меня как Ваньку. Серый Камень мне немного помог. Но это был не Ванька. Это был я. И целовал тебя тоже я, – улыбаясь, сказал Бейбарсов.
Таня вскинула руку с перстнем.
– Только попытайся дотронуться до меня хоть пальцем, я тебя убью! – закричала она.
– Зачем так зло? Разве я опасен? Я тихий и мирный, как сытый вампир, – сказал Бейбарсов и скрестил на животе руки. – Но даже если бы я перестал быть тихим и мирным, ты все равно не выпустила бы искру.
– Почему?
– Мы с Ванькой теперь одно целое. Ну или почти одно целое. Если ты возьмешь нож и ударишь меня, такая же рана появится у Ваньки. Правда, у меня она зарастет быстрее, потому что я некромаг. Моя боль – его боль. Зато и моя радость – его радость. Если ты обнимешь меня сейчас, Ваньке тоже будет приятно, хотя он и не поймет, по какой причине, – пообещал Бейбарсов.
– ГАД!
Искрис фронтис врезался в крышу в полуметре от головы Бейбарсова. В последний миг Таня опомнилась и отклонила перстень.
– Негодяй! Вор!
Глеб дернул плечом и сел. Таня почувствовала, что задела его.
– Что ты знаешь об этом? Я же не таскаю у тебя мелочь из карманов и не распускаю слухи. Просто я хочу добиться тебя – вот и все. В любви важнее не порядочность, а эффективность.
– Это бред! Чушь! Предательство!
– Смесь бреда, чуши и предательства можно выразить одним словом – жизнь. Представь на минуту, что твоя бабушка досталась бы не твоему замечательному дедушке, а какому-нибудь Толе Петрову, которого она в действительности любила. Тебя бы не было на свете – вот и все дела. Конец демагогии.
– Saeculi vitia, non hominis. [5] Какой еще Толя Петров? Почему я о нем ничего не знаю? Э-э? По-моему, ей нравился какой-то чернявенький маг. Все плакал у нас на свадьбе, и она плакала. Не помню его фамилии, но точно не Петров! – сердито проскрипел перстень Феофила Гроттера.
Заметив, что Бейбарсов улыбается, Таня сунула руку в карман. Да, так она не сможет держать Глеба на прицеле, но зато дед перестанет болтать и уснет.
– Perfer et obdura, labor hic tibi proderit olim, [6] – донесся из кармана зевающий голос Феофила, мягко перешедший в храп.
5
Пороки эпохи, а не человека (лат.).
6
Переноси и будь тверд, эта боль когда-нибудь принесет тебе пользу (лат.). Овидий. Любовные элегии.
– Я тебя ненавижу, – сказала Таня.
– Это хорошо, что ненавидишь. Ненависть и любовь – один и тот же фантик, только покрашенный с разных сторон в разные цвета. Я бы испугался, если бы ты меня презирала. А ненависть – это уже кое-что! – со скрытой болью произнес Бейбарсов.
Он достал зубочистку и теперь гонял ее из одного угла губ в другой.
– Ты изувечил боевых магов! Напал на них как… как некромаг! – беспомощно сказала Таня.
Она только что поняла, что не может злиться на Бейбарсова, и ощущала растерянность. Состав с испепеляющими словами, которые она припасала для Глеба весь день, пошел под откос. Хитрые партизаны покуривали в кустах и паковали в рюкзаки запасные детонаторы.