Таня Гроттер и проклятие некромага
Шрифт:
– А не в идеале?
– Не в идеале вам придется написать на моем могильном памятнике: «От любопытства тоже умирают»… – сказала Гробыня.
Опасаясь, что кровь высохнет, она нависла над столом, наклонилась и коснулась фигурки лбом.
– Муагрио эйнал фэнцис пуормариоко! – процедила Гробыня сквозь зубы, как человек, который знает, что сейчас ему будет больно.
Едва она договорила, как все три перстня внутри куриных сердец выбросили по искре. Куриные сердца взорвались,
Гуня невольно сделал к Гробыне шаг. Ягун удержал его за локоть.
– Не суйся! Раньше надо было! Сейчас она уже не здесь! – сказал он.
Гробыня неожиданно выпрямилась. Обежала вокруг стола. Движения ее стали суетливыми, беспокойными, шаги короткими, косолапыми. Плечи ссутулились, живот, напротив, выпятился. Головой она двигала быстро и нервно, как птица, которая чистит перья.
– Поклеп! – воскликнула Таня невольно.
Да, сомнений не осталось. Перед ними стоял Поклеп, с которым Гробыня слилась в единое целое. Склепова резко повернулась к Тане. Ее глаза вгрызлись в Таню, однако в них было недоумение. Поклеп явно ничего не видел. Ванька осторожно зажал Тане рот ладонью и утянул ее в сторону.
– Никаких резких звуков! Никаких криков! Только спокойный мерный голос, – шепнул он.
Наконец Гробыня перестала вглядываться в пустоту и вновь нервно забегала по комнате. Остановилась, повернула голову к стене. Таня почувствовала, что там, в подвале, завуч смотрит на круг, внутри которого заточен неведомый пленник.
– Что ты видишь? – быстро шепнула Таня.
– Ничего, – сухим, отрешенным голосом откликнулась Склепова.
Таня понимала, что с ней говорит не Гробыня. Она беседует с подсознанием Поклепа. Осторожно и быстро плывет под водой без возможности вынырнуть. Если вынырнет – ее накроет волной чужого сознания. Завуч забьет тревогу, и что случится со Склеповой, неизвестно.
– Ты не можешь ничего не видеть. Опиши подробно! – настойчиво повторила Таня.
Бесконечно чужим, мужским жестом Гробыня провела рукой по лицу.
– Я вижу круг. Внутри непроницаемый сгусток мрака, – хрипло сказала она.
– Что ты слышишь?
– Я слышу голос, который произносит имена. Он не замолкает ни на секунду уже много дней.
Глиняная фигурка внутри треугольника шевельнулась. По ней прошла трещина. Кровь на фигурке высыхала. Времени у них оставалось не так и много.
– Какие имена ты слышишь? Повтори их! – заторопилась Таня.
Гробыня провела языком по сухим губам. Таня ощутила, что Поклеп в смятении. Подсознание ничему не удивляется, однако этот случай особый. Тут явно существовало табу.
– Алатрея, Филинборук, Генарис, Малнус, Пектугарис, Мемфицидер, Урфанагалцер, Гигимакскиус… – забормотал он.
Гробыня покачнулась и ухватилась за стену. Она была даже не бледная, а синяя, как мертвая эпилированная курица.
– Гамызиус, Мерут, Ципер, Шишилигнус, Эйлеаяшмо, Меооаптиум, Леамо!
Из носа у Склеповой хлынула кровь. Ножка стола отбивала дробь на плитах пола. Перстень Феофила Гроттера начал беспорядочно выбрасывать искры. Глиняная фигурка рассыпалась на глазах.
– Элеара, Пуприс, Мурдыкусул, Верояй, Мешисто, Гумрис…
Струйка крови из носа Склеповой обогнула рот и стекала по подбородку. Внизу она замирала и каплями срывалась вниз. Стеклянные банки на полках глухо взрывались.
– Я понял! Это истинные имена духов хаоса… Заставьте ее замолчать! – закричал Ванька.
Метнувшись к столу, Ягун рукавом торопливо стер с него куриную кровь. Никакой тряпки под рукой, разумеется, не оказалось. Стерев кровь, он поспешно схватил перстень, надеясь, что с его исчезновением магия иссякнет. Он ошибся. Силы, более могущественные, чем магия перстней, овладели Склеповой.
– Рогустус, Далеа, Вомкати, Паурцибу, Хмолис… – бормотала она.
Таня положила руку Гробыне на плечо.
– Гробыня, молчи! Достаточно!
Склепова ухмыльнулась. Стряхнула ее руку. Слизнула с губ кровь. Ее взгляд по-прежнему был обращен в никуда.
– Медуснус, Гуалирас, Фушеэйно…
– Сама она не замолчит! Она не сможет! – Ванька рванулся к Гробыне и попытался зажать ей рот. Напрасная попытка. Склепова боднула его головой в лицо и оттолкнула с неженской силой. В следующую секунду Ваньку сгребла лапища Гуни. Медвежьи глазки потомственного сержанта смотрели цепко и хмуро. Кулак-кувалда стал медленно подниматься.
– Не трогай мою девушку! ТЫ!
– Гуня! Ты идиот! Заставь свою девушку замолчать, или через минуту она будет мертва! – крикнул Ванька.
Гуня застыл. Повернулся. Посмотрел на Гробыню. Потом на Ваньку. Затем снова на Гробыню. Медленно почесал лоб. Ванька схватил его за ворот, дернул, обрывая пуговицы.
– Гломов! Не тормози! Заставь ее замолчать! Она произносит имена духов хаоса!.. Знаешь, что такое хаос? – крикнул Ванька.
Плоское лицо Гуни посетил отблеск разума. Огромная ручища, сжимавшая Ваньке горло, разжалась.
– Хаос убьет ее!.. Гробыня должна молчать! Спаси ее!
Гуня шагнул к Склеповой, сгреб, прижал к полу. Даже могучему Гуне это стоило немалых усилий. Гробыня вырывалась как безумная, бодалась, била его локтями, коленями. Когда Гломов зажал ей ладонью рот, попыталась отгрызть ему мизинец.
Гуня навалился.
Даже с зажатым ртом Гробыня пыталась рваться и повторять имена. Однако в таком положении повторять их правильно она уже не могла. Сбилась, запуталась в звуках и вдруг прекратила вырываться. Всхлипнула. Стала жадно дышать через нос. Уже вполне осмысленно оцарапала Гуне нос.
– Отпусти ее! Ты ее задушишь! – сказала Таня.
– Уже можно?
– Да.
Гуня осторожно оторвал ладонь от губ Склеповой. Сбоку, на мясистой части ладони, был глубокий укус с отпечатавшимися зубами.