Таня-революционерка(Рассказы)
Шрифт:
— Ну-ну, глупая! Ну, чего вообразила! Дурака-мальчишки испугалась! — успокаивал ее Григорий, ласково гладя ладонью по крутой шее. — Нервная! — с восхищением сказал он Сергею. — Да зато умница! Порядок знает. Мне и править ею не надо. Как вылетит со двора — да одним духом до фабрики! Влетит в фабричные ворота — я и вожжами не шевельну, — встанет сама перед дверью конторы как вкопанная!.. Отцепи-ко ремень, введу ее в стойло.
Дядя Сережа взял Ласточку под уздцы с другой стороны. Дрожа всем телом и раздувая ноздри, кобылица продолжала плясать,
Гришутка, полуоткрыв рот, все стоял на месте.
— A-а, ты еще тут? — увидел его отец, выходя из конюшни. — Будешь мне лошадей пугать! Уши оборву, постреленок! — И он двинулся было на Гришутку, но тот увернулся и вмиг исчез за углом конюшни.
Отец, когда сердит, лучше под руку не попадаться! Где бы спрятаться? Да так, чтобы папка не нашел, пока у него сердце не отойдет. Домой идти нельзя…
Гришутка незаметно скользнул в приоткрытую дверь каретного сарая, залез под коляску и притаился. Поди-ко найди! Он свернулся калачиком на холодном, шершавом полу и скоро задремал, а когда открыл глаза, было уже совсем темно.
Дрожа всем телом от озноба, он поднял голову и прислушался. Где-то близко раздавались шаги и совсем тихие голоса. Дверь скрипнула, приотворись. Вошли двое и направились прямо к коляске. Гришутка весь сжался на полу — ни жив ни мертв, — стараясь не дышать…
— Вот эта, — услышал он голос отца. — Поднять сиденье, под ним ящик. Туда и положим.
— Ловко придумал! — отвечал другой вошедший, и Гришутка узнал голос дяди Сережи. — Только, Гриша, смотри не попадись! А то и нас не выручишь, и сам в тюрьме насидишься.
Григорий усмехнулся.
— Чудной ты! Неужто хозяин в ящик под сиденьем полезет: на что ему? — Он встал на подножку и поднял мягкое сиденье: — Клади!
Дядя Сережа обошел вокруг коляски, встал на другую подножку, и что-то очень тяжелое стукнуло о дно ящика под сиденьем прямо над головой Гришутки. Звякнули рессоры.
— Вот и ладно. Дойдет к вам в целости, а уж достать — ваше дело, — сказал отец, и оба вышли.
Фу, пронесло! Гришутка с облегчением вздохнул. Теперь его заедало любопытство. Что спрятали они под сиденьем?
Гришутка осторожно вылез из-под коляски, встал на подножку и, натужась, приподнял сиденье. Сунул под него руку, и пальцы наткнулись на неотесанную крышку деревянного ящика. Попробовал сдвинуть… Ого, какой тяжелый, не поддается!
Он опустил сиденье и скрепя сердце побрел домой. Нагорит от папки!.. Но дома все обошлось без шума. Мать хлопотала у печки. Отец не сказал ни слова. Лицо его было сурово и озабоченно. Забыл, видно, про Гришуткины уши!..
Утром, проснувшись, Гришутка натянул штанишки, поплескался у рукомойника и выбежал во двор.
Это был обширный, покрытый зеленой травкой так называемый «красный двор» помещичьей усадьбы. В глубине его стоял двухэтажный господский дом, а за ним виднелись деревья старинного парка. Кругом двора располагались «службы»: ледник, сараи, амбары, конюшни и избы, где жили работники усадьбы.
И, как всегда, в это утро у широкого парадного крыльца господского дома Гришутка увидел запряженную в коляску Ласточку. На козлах сидел в нарядном кучерском кафтане отец с вожжами в руках и ожидал хозяина. Мальчик знал: вот сейчас выйдет хозяин на крыльцо, за ним, позевывая, выйдет хозяйка в широченном пестром капоте; хозяин вскочит в коляску и сердито скажет:
«А ну, пошел!»
Ласточка рванет с места и, широко выбрасывая тонкие, стройные ноги, крупной рысью понесет коляску в настежь раскрытые ворота в том конце двора. А хозяйка будет стоять на крыльце и махать вслед кружевным платочком. Сколько себя помнит, каждое утро наблюдал Гришутка эту картину.
Но сегодня все вышло по-иному. Правда, хозяин с хозяйкой появились на крыльце, но хозяйка была одета, видно, в дальнюю дорогу и несла в руке саквояж. Лицо ее было хмуро и заплаканно. Вслед за ними вышел на крыльцо лакей с двумя чемоданами в руках.
Гришутка увидел, как папка с беспокойством оглянулся на крыльцо. А хозяин сошел с лестницы и приблизился к кучеру.
— Сегодня на фабрику не еду, — резко сказал он. — Пусть прекратят забастовку. А не прекратят, я им покажу, как бунтовать!.. Отвезешь, Григорий, сейчас барыню в город к ее мамаше…
Гришутка смотрел на отца. Лицо папки было спокойно, но чуть побледнело.
— А Ласточка? А коляска? — спросил кучер.
— Останешься пока в городе, будешь ждать. Как расправлюсь с бунтовщиками, дам тебе знать, привезешь барыню обратно. — И, обернувшись к лакею, Рыжов приказал: — А ты, Василий, поставь пока чемоданы, беги наверх, мелкие вещи принеси. Положишь их в ящик под сиденьем.
Он не спеша вернулся на крыльцо и заговорил с хозяйкой.
Гришутка снова взглянул на отца, и вдруг ему стало страшно, — он сам не понимал почему. Папка смотрел на него в упор и как-то странно одним глазом подмигивал ему, сложив губы дудочкой.
— Чего ты? — оторопело пробормотал Гришутка.
Намотав вожжи на левую руку и сдерживая ими Ласточку, Григорий соскочил на землю и стал возиться у сиденья коляски.
— Ишь ты, не приподнять никак, — с досадой сказал он хозяину. — Забухло сиденье-то, видно…
Он повернул к сынишке бледное как полотно лицо, снова подмигнул ему и вытянул губы дудочкой.
И тут Гришутка вспомнил!.. Вспомнил все, что было вчера! «Попадешься — насидишься в тюрьме…» — словно услышал он голос дяди Сережи. Ящик под сиденьем!.. А с лестницы уже бежал с вещами Василий.
Какой-то буйный восторг залил вдруг все Гришуткино существо, — он понял папку! И, сунув два пальца в рот, он свистнул так пронзительно, как ему еще ни разу не удавалось свистнуть.
Ласточка дико рванулась с места.