Тарра. Граница бури
Шрифт:
Так родился союз морской державы и королевства предгорий. Союз, крепнувший несколько столетий. Таяне не надо было думать ни о вторжении с моря, ни о том, куда и как возить товары. Эланд мог не опасаться за свою спину, а потому почти не держал войск на сухопутных границах — незачем было…
Герцог легко переломил толстый сук и швырнул в костер, бессмысленно глядя, как на концах обломков расцветают жаркие цветы. Внезапно он почувствовал, насколько устал. Он, всегда бывший сильным и свободным, способным на то, чего не могли другие. От него вечно чего-то хотели, просили, ждали, он был нужен многим, ему же — все и никто. Свобода идет рука об руку с одиночеством. Эту нехитрую
Разумеется, были у него и друзья, и возлюбленные, и родня. С одними разлучала жизнь, другие становились чужими, третьи оставались рядом до сих пор. Он успел похоронить многих — кого в морской бездне, кого — на чужих, диких берегах, кого — в пышных фамильных склепах. Годы текли, а он шел вперед, делая то, что должен, и стараясь не оглядываться. Шел, понимая, что когда-нибудь попадет в передрягу, из которой не сумеет выпутаться, и относился к этому философски. Каждый волк рано или поздно промахнется, угодит в капкан, получит пулю или стрелу, попадет под копыта разъяренного лося…
Смерть адмирала не страшила, только в последнее время он все чаще вспоминал, как двадцать восемь лет назад тащил умирающего друга через каменистую атэвскую пустыню. Мышиная чума считалась смертельной, за ними шла настоящая охота — старый калиф приказал расстреливать из луков и затем сжигать как заболевших, так и всех, кто был с ними рядом, но Рене плевал и на калифа, и на мольбы и ругань Артура, требовавшего бросить его или добить. На тринадцатый день Артур умер. Рене завалил изъязвленное тело валунами и оставался рядом еще восемь дней — столько, сколько было нужно, чтобы убедиться: зараза его не тронула.
Счастливчик сумел обойти стражу калифата, в очередной раз обманув смерть, и на долгие годы вычеркнул из памяти раскаленные камни, выгоревшее небо с безжалостным кругом солнца над головой, ядовитых маленьких ящериц с раздвоенными хвостами и хрипы умирающего. А вот сейчас он словно бы вновь шел пыльной преисподней, пытаясь спасти то, что обречено, чувствуя за спиной неотвратимую погоню. Нет, Счастливчик Рене не боялся. Сама мысль смириться вызывала у него отвращение. В пустыне его оружием оставался здравый смысл. Тогда главным было не пропустить копивший под серой толстой шкурой влагу кактус агхо, укрыться от полуденных лучей, не наступить на змею, неожиданным поворотом сбить со следа погоню. Теперь место змей и палящего солнца заняли неизбежная война и что-то непонятное и потому особо опасное…
Герцог прислушался — «Серебряные» пели. Для этих мальчишек все просто — они идут за тем, кого считают чуть ли не бессмертным. Маринеры другие, они повидали достаточно, чтобы понимать: победа — не только реющие по ветру знамена и валящиеся под ноги коней враги… Но и они не сомневаются в счастливой звезде своего вождя. Никто не поверит, что Счастливчик не знает, что делать. Впрочем, почему не знает? Нужно готовиться к войне с Таяной и Тарской; к войне, в которой на каждого маринера придется восемь таянцев. Те, правду сказать, вряд ли с радостью пойдут против старых друзей, но у Тарски есть свои войска. Уже сейчас ясно, что Марко призовет гоблинов и Проклятый знает каких еще тварей, а значит, придется действовать наобум, уповая то ли на Великих Братьев, то ли на собственную удачу.
Над холмами поднималось созвездие Медведя — ночь приближалась к середине. У дальнего костра все еще пели:
То ли ветер рвет листья желтые, То ли дождь над крышами мечется. А душа застыла как мертвая, И на сердце боль, что не лечится. Во саду цветы отцвели давно, Травы инеем запорошены, А беда пришла да глядит в окно, Словно гость недобрый, непрошеный…Глава 6
2228 год от В. И. 23-й день месяца Лебедя
Таяна. Олений замок
Роггский тракт
Фронтера. Старая Таянская дорога
Опытная серая сова издали углядела здоровенного зайца. За свою жизнь мудрая птица добыла множество косых. Неслышно взмахивая мягкими крыльями, ночная охотница устремилась к беспечной добыче, однако не долетела. Сову обуял смертельный ужас, перья на круглой голове встали дыбом. Коротко ухнув, она рванулась назад и успокоилась, лишь забившись в самое отдаленное и глубокое из известных ей дупло.
Счастливо избежавший птичьих когтей огромный заяц продолжил свой путь. Отъевшиеся русаки если и покидают лес на исходе лета, то лишь затем, чтоб совершить набег на крестьянские огороды; этот заяц затаился на обочине Роггского тракта, где сроду не росло ничего, достойного заячьего внимания. Стояло позднее лето, но шерсть зверька была белой, хоть и не той ласковой снежной белизной, что по зиме отличает ушастую братию. По цвету она скорее напоминала клубящуюся сырую мглу, выползающую по вечерам из холодных, мокрых оврагов.
Зверек ждал довольно долго — после постигшей старую сову неудачи никто не покушался на его спокойствие. Наконец вдалеке застучали копыта. Заяц сначала поднял длинные чуткие уши, а затем сел столбиком, повернув мордочку навстречу звуку. Ночной путник ехал один и явно спешил, однако был достаточно опытен, чтобы не гнать лошадь во весь опор. Заяц внимательно смотрел на странника, вбирая серыми ноздрями воздух. Удостоверившись, что это тот, кого он ждал, зверек поскакал следом. Внимательный взгляд заметил бы светлую тень, мелькающую вдоль обочины, но всадника волновало лишь то, что происходило на тракте. Он то и дело оглядывался через плечо в ожидании погони, копошащиеся в придорожных зарослях зверушки его не интересовали.
Белый заяц следовал за путешественником как пришитый. Иногда он взмывал свечой вверх, проверяя, все ли в порядке, иногда забегал вперед и, затаившись в ямке, ждал, когда наездник приблизится, но все эти предосторожности были излишними: по сторонам преследуемый не смотрел. Наконец впереди засветились жаркие рыжие огни. Заяц тихо пискнул от отвращения, но долг погнал его вперед, к ненавистному пламени.
На опушке каштановой рощи был разбит большой лагерь. Всадник оживился, пустил лошадь в галоп, но почти сразу передумал и свернул с дороги. Хорошенько спрятав коня, он крадучись пошел на огонь. Бедный заяц увязался следом, хотя каждый прыжок давался ему с трудом — огонь, даже далекий, причинял зверьку немалые страдания. Тем не менее он подобрался достаточно близко, чтобы увидеть, как ночной путник тихонько окликает часового, видимо, хорошо ему знакомого. Часовой с трудом подавил крик удивления, коротко кивнул и пошел к кострам.