Тарра. Граница бури
Шрифт:
«Умер, — прошептала Марита. — Хвала тебе, Эрасти, заступник справедливости. Умер! Умер!!!»
Михай Годой взглянул на стену совершенно случайно и замер, как громом пораженный. На фоне зеленеющего неба вырисовывалась тоненькая фигурка с поднятыми в исступленном жесте пророчицы руками. Резкий горный ветер развевал облако волос, вознося ликующие крики к огромной рассветной звезде.
Душу тарскийского господаря сжал ужас; Илана оказалась смекалистей.
— Каррич! — окликнула она десятника гоблинской стражи. — Видишь безумную на стене? Взять ее!
Гоблины неслышными волчьими прыжками устремились вперед. Они видели в темноте не хуже кошек и не нуждались в факелах, но Михай велел горцам не выпячивать своих отличий от людей, дабы до поры до времени таянских владык не обвинили в Недозволенной магии. Шорох сорвавшегося со стены камня вывел Мариту из транса, и она резко оглянулась. Свет факелов отразился в бездонных глазах, превратив их в черные звезды, заиграл на бриллиантах и сапфирах в волосах. Предводитель гоблинов на мгновение замер, сраженной хрупкой красотой существа, замершего на краю бойницы, а когда пришел в себя, было уже поздно.
Звонко выкрикнув имя Романа, Марита шагнула вниз.
Солнце не жгло, а приятно грело, воздух был прозрачным и свежим. Заросшие травой золотистые пологие холмы казались старинной чеканкой, далеко впереди темнела кромка леса, за которым начиналось царство болотницы. Человек ничего бы не заметил, но эльфы слишком тесно связаны с природой, чтобы не ощущать внезапно нахлынувшей пустоты, словно из окружающих полей и лугов ушла душа. И трава на обочинах казалась более тусклой, чем за грядой холмов, что он перевалил, и несжатые колосья выглядели какими-то взъерошенными, и росы было то слишком мало, то слишком много… Чем ближе к Гелани, тем бесприютней становилось и на душе.
Бард направил Топаза к увенчанному одиноким кленом пригорку. Именно это дерево казалось наиболее вероятным приютом Хранителя. Черногривый жеребец легко взбежал по склону, заросшему увядающей золоткой, среди которой кровавыми пятнами багровели опавшие листья. Роман вскинул голову — так и есть, в густую летнюю зелень вплелся осенний румянец. Раньше, намного раньше, чем пристало по эту сторону Лисьих гор. Еще один огненный лист, кружась, проплыл мимо, и Роман проводил его взглядом.
Произнося первые слова Призыва, эльф уже знал, что все бесполезно, — окрестности брошены Хранителями на произвол судьбы. И все равно Роман повторял и повторял древние слова, каждый раз усиливая заклинание. Неужели сгинули все?!
Ответ пришел неожиданно и не оттуда, откуда Роман его ждал. На горизонте закрутилась пыль, складываясь в тонкую серую фигурку. Эльф узнал пылевичка. На этот раз тот напоминал эльфа еще сильнее, чем в пуще. Силы земли все больше уповали на разум и волю. Это было дурным признаком, но ничем иным возращение Хранителей к исходному облику либер объяснить не мог.
Пылевичок молча смотрел на барда. В этом он еще следовал традициям — не заговаривать с призвавшим первым, и Роман произнес что полагается:
— Ответь мне, Хозяин Дороги.
— Спрашивай.
— Я звал Хранителей холма, леса и оврагов, а отозвался ты. Почему?
— Потому что все удрали. — Пылевичок не стал ходить вокруг да около. — Между Вартой и Старым Роггом не осталось никого. Только мы с Болотной матушкой…
— Почему и куда все ушли?
— Кто куда. А ушли из-за Осеннего… Здесь все им пропитано. Это так больно… — И без того серое личико посерело еще больше. — Тут теперь пустое место. Скоро здесь заведется всякая нечисть…
— А почему вы остались?
— Потому что не хотим бросать наши земли. Матушка, она всегда чего-то боялась, а когда беда пришла, стала спокойной. Она нам показала, как оставаться в древнем обличии и восстанавливать силы, а Хранители, они ведь не имеют постоянного тела, не могут отгородиться… Вот и ушли, чтоб их не выпили. Матушка сказала, что пропадет здесь, на месте, но, пока она жива, никакой Осенний Тахену не перейдет…
— Я должен с ней поговорить.
— Она ждет. Я ведь тебя искал. Матушка знала, что ты вернешься. Ты проходил так далеко, я едва тебя не пропустил…
— Я не рискнул после того, что услышал, идти через Гремиху и забрал к Старому Перевалу.
— Ты мог пройти Тахеной. Госпожа тебя бы пропустила.
— Значит, я дурак и даром потерял десять дней. Ничего, нагоню!.. Ты не знаешь, что от меня надо госпоже? Понимаешь, я очень спешу.
— Тахена важнее, но ты не очень задержишься. Не волнуйся, я еще Хозяин Дороги.
Пылевичок взмахнул серебристым плащом, и земля сама поскакала навстречу. Раза в три быстрее, чем пусти он Топаза галопом. Боковым зрением Роман успел увидеть Таянскую дорогу и удаляющегося по ней… себя.
— Так лучше. Если кто следит за тобой, то он будет трусить по дороге, я тебя потом туда верну. Зови меня Прашинко. Мои родичи ушли, а я остался. Хранить дорогу.
— Я дальше не пойду, — объяснил Прашинко. — Мокро… Я жду здесь. Они ждут там. Тебя ждут.
Двоих стоящих на краю мохового болота Роман заметил сразу, едва дорожная пыль вновь стала пылью. Кэриун теперь был стройным эльфом-подростком с обычными для Перворожденных зелеными раскосыми глазищами. Болотная матушка потеряла свою корявость и сутулость; на эльфа смотрела очень красивая, хоть и немолодая женщина. Прежними остались только глаза. Зеленые, бездонные, с вытянутыми кошачьими зрачками, каких отродясь не имелось ни у смертных, ни у Светорожденных.
— У нас очень мало времени, эльф, — Хозяйка Тахены сразу перешла к делу, — я не уверена, что осень пошлет нам новую встречу. Ты готов к правде?
— Не знаю. Войны, смерть, болезни всегда бывают нежданными, но их надо пережить. Так и правда.
— Ты занятное создание, эльф, я буду откровенна с тобой. Можешь быть спокоен, нас никто не слышит. В минувшее полнолуние Хозяева решили оставить этот край. В первую четверть луны они, взяв своих Хранителей, ушли…
— Но ты осталась…