Тарра. Граница бури
Шрифт:
— Это будет мой подарок тебе, девочка. — Почему-то он произнес эти слова вслух. — Пусть он будет с тобой этой осенью и всегда.
Эльф сосредоточился, чувствуя, как по телу разбегаются знакомые мурашки — знак того, что он становится инструментом, направляющим магические потоки. Рука ощутила исходящий из кольца жар. Если кто-то из здешних «фискалов» глянет в сторону кладбища, выбраться будет непросто, ну и шут с ними! Мерцающие звездочки упали на засыхающий кустик теплым снегом, растаяли, растеклись по искореженным веткам, облекая каждую почку, каждую колючку в ласковую оболочку; вспыхнул нежный серебристый свет, и шиповник стал оживать.
Раньше, до Кантиски, Роман
Роман молча смотрел, как раскрываются бутоны и белые ароматные цветы нежным облаком окружают могилу той, которая так их любила. На мгновение показалось, что ветки вот-вот расступятся и из-за них выйдет тоненькая фигурка, но наваждение схлынуло так же быстро, как и появилось. Мариты тут нет и никогда не было. Здесь только место, где добрые люди закопали выловленное из реки тело, а душа далеко. Это эльфы могут иногда возвращаться к тем, кого любили, смертным такого права не дано.
Роман снял с колышка засохший веночек и спрятал в легкую кожаную сумку, с которой не расставался.
— Он останется со мной, пока я не расплачусь… Или пока я жив. Я клянусь тебе.
Бард повернулся, и благоухающие ветви расступились за ним и вновь сплелись за спиной. « Ты, Принимающий души людей, — шептал он, пока шел через кладбище, — скажи Марите, что я все-таки пришел. Если, конечно, ей это еще важно там, где она сейчас…»
Дождь почти прекратился, но ветер качал деревья, и крупные тяжелые капли падали на плечи, волосы, лицо. Бард и не думал их стирать. Ноги сами вынесли его к калитке, и тут его окликнули.
— Роман! — Голос казался знакомым, но он все же выхватил кинжал. — Роман, — женщина в темной накидке выступила из-за куста калины, — это я. Я ждала тебя. Тереза прибежала к Симону… Словом, ты еще не все знаешь!
— Я понимаю озабоченность, высказанную нашими достойными собратьями Харитонием Авирским и Евлалием Мирийским, — Трефилий Арцийский, метящий в кардиналы Кантиски, церемонно поклонился, — но я считаю, что Церковь не должна вмешиваться. Никто не посягает на веру, не впадает в ересь, не преступает черту Дозволенной магии. Весьма прискорбно, что король Таяны скончался, не оставив наследника, а королева бесследно исчезла. Не может не печалить и ужасная судьба принцев Стефана, Зенона и Маркуса, за упокой души которых я молюсь неустанно, но мы не знаем ничего, что говорило бы о том, что Церкви нашей, Единой и Единственной, грозит опасность.
Регент Таяны, законный супруг последней оставшейся в живых дочери Маркуса Ямбора, остается верным сыном Церкви. Он разоблачил и покарал преступников, которые с помощью Недозволенной магии и яда совершили множество злодеяний. Жертвой пали не только светские властители, но и наш любимый собрат Иннокентий Таянский и Эландский, пребывающий ныне в царствии Его. Повторяю, возлюбленные братья, случившееся сильно печалит меня, но на все воля Триединого.
Известно, что король Маркус пренебрегал церковными обрядами, в Гелани могли найти и находили прибежище магики, заподозренные в Недозволенном. Да, нам неизвестны случаи, когда таянские власти напрямую поддерживали еретиков, но должного рвения в искоренении ереси они также не проявляли. К глубокому моему прискорбию, не был безупречен и покойный собрат наш, бывший излишне снисходительным пастырем. Впрочем, сие неудивительно, если учесть, что он выходец из Эланда, этого оплота суеверий и заблуждений. Исчезнувший герцог Рене Аррой, о здравии которого я неустанно молюсь, в юные годы не раз нарушал Запрет, обманывая Святую стражу, и лишь Судия ведает, что он привозил из своих походов.
Увы! Власти светские и духовные не проявляли должного рвения в наставлении заблудших на путь истинный, и произошло то, что произошло. Как духовное лицо и как любой человек, я скорблю о погибших, но их ужасная участь мне кажется знамением того, что лишь строгое следование канонам защитит нас от приспешников Проклятого, все еще рыскающих среди нас. Я сказал.
— Кто еще желает говорить? — Архипастырь внимательно всматривался в лица клириков. — Предмет наших обсуждений, возлюбленные братья, слишком важен. Я настаиваю, чтобы высказался каждый, кто имеет свое мнение о сути вопроса. Прошу вас, брат Иоахиммиус Дарнийский.
Грузный седой человек тяжело поднялся. Позолоченный пасторский посох для дарнийца был не только символом власти, но и предметом первой необходимости. Иоахиммиус откашлялся, вежливо прикрыв рот белой большой ладонью, обвел глазами собратьев по вере и уперся тяжелым нехорошим взглядом в предыдущего оратора.
— Возлюбленные братья, — голос кардинала, густой и сильный, удивительно подходил к его величавой внешности, — я нечасто беру слово, как вам известно. Более того, я считаю выспренние речи, произносимые во имя себялюбия и призванные скрывать истинные мысли и намерения, оскорблением Триединого. Однако сейчас я буду говорить, и буду говорить долго.
О чем мы спорим? Мы, призванные вести за собой к Свету обитателей Благодатных земель? Мы спорим о том, должна ли осудить Церковь истребление таянской династии, покушение, а весьма вероятно, что и убийство одного из знаменитейших вельмож Благодатных земель, и убийство одного из нас. Или же мы готовы признать узурпатора, уже пролившего реки крови, только потому, что сейчас, повторяю, сейчасон клянется в верности Церкви, как до этого клялся в верности королю Маркусу? Я убежден, что герцог Тарскийский… Кстати, почтеннейший Трефилий, осуждая ересь эландцев, кои в действительности привержены лишь обычным для моряков суевериям, забыл о темном культе, что, как снег в лесной чаще в месяце Влюбленных, укрывается в тарскийских горах. Если кто и применял Недозволенную магию, то это Михай Годой, рвущийся к власти. Сейчас в его руках Таяна и Тарска, но он на этом не остановится. Куда он пойдет? В Последние горы? Дорога туда была ему открыта и ранее. Не разумнее ли предположить, что двинется он в Эланд, который, лишившись вождя, может не устоять перед приверженцем Антипода?
А куда направит свои стопы «верный сын Церкви» Михай, когда прорвется к большой воде? Может ли достопочтенный Трефилий поклясться, что Годой не решит пересечь Запретную черту и не попробует пройти путем Арроя? Но если того вело свойственное юности любопытство, то тарскийского господаря поведет жажда черных знаний.
Если же он минует Эланд и вторгнется в Арцию, кто его остановит?! Раскормленные и равнодушные бароны или, может, его величество Базилек и его ненавидимый народом зять? Годой сметет их, как крошки со стола, и пройдет, не встретив сопротивления, до скал Эр-Атэва!