Тарра. Граница бури
Шрифт:
— Чтобы потом ему же их закрыть. В гробу. Он не переживет этого, неужели непонятно?! Нет, вешаться Шани не станет, просто полезет на рожон и сложит голову. Ты этого хочешь?
— Сильная натура переживет любое потрясение и лишь закалится в несчастьях.
— Хорошо, — устало вздохнул Аррой, — ты мне все уши прожужжал, что я — твой сюзерен. Так вот, я запрещаютебе разговаривать с Шандером и с кем бы то ни было о Лупе и Луи. Понял?
— Понял, — буркнул полиловевший со злости жаб.
Резистанты выступили на рассвете. Восемь с половиной тысяч человек в отменном настроении шли на восток. Светило солнце, дул легкий ветер, вдоль обочины дороги желтели первые цветы, и очень хотелось жить.
Луи ехал рядом с Рыгором, обещавшим в ближайшем будущем стать недурным всадником. Гайда весело бежала впереди, помахивая пушистым хвостом. Поход начинался отлично, и внутри принца все пело, было отчаянно, радостно и чуть боязно, как перед прыжком в воду или перед свиданием. К походу готовились всю зиму, и теперь предстояло выяснить на деле, сумели ли они превратить толпу разъяренных и неумелых селян в боеспособную армию.
Все не столь уж и обширные познания арцийского принца и здравый смысл и немалый опыт фронтерского войта пошли на то, чтобы обратить недостатки резистантов в достоинства. Оба предводителя прекрасно понимали, что весной за них возьмутся всерьез. Отсидеться по лесам не удастся — годоевцы примутся за уцелевшие деревни, наберут заложников, выжгут, вытопчут и загадят все, что можно. Да и не стоило браться за оружие, чтобы, разворошив осиное гнездо, прятаться по углам. Оставалось одно — перенести действия на территорию противника, то есть в Таяну! И пусть тарскийцы с гоблинами до посинения стерегут Гремиху, резистанты пройдут через Тахену!
В Таянской Фронтере хозяйничают тарскийские ублюдки, а приграничные села опустошены. Хуже, чем есть, уже не будет. Если перебраться туда, удастся не только отвести годоевцев от своих домов, но и оставить регента без таянских подкреплений. Но как при этом уцелеть и нанести ощутимый вред противнику? Луи располагал двумя с лишним сотнями обстрелянных и умелых воинов, а после успешного нападения на тарскийский обоз у него появилось какое-то количество легких пушек, но большую часть армии составляли вчерашние крестьяне. Делать из них солдат было некогда, да и амуниции и оружия не хватало. Ко всему, южная Таяна представляла собой холмистую степь, перемежаемую небольшими перелесками и мелкими речонками, где укрыться не было никакой возможности. Правда, за Геланью шли дремучие леса, но там резистантам делать было нечего — основные силы тарскийцев располагались недалеко от Гремихи, и там же, судя по всему, устроили то капище, о котором говорил Куи.
Капище надо было разрушить. Луи и Рыгор подозревали, что «рогатые» прекратили шастать по Фронтере потому, что стали отправлять свои мерзкие обряды в одном месте, и что именно там сгинули обитатели таянских деревень и городков. Это подлое место нужно было еще найти, и надеяться на помощь Прашинко и Кэриуна не приходилось — Таяна была для них отравлена, а власть Нерасцветшей кончалась у края болот. Рассчитывать приходилось лишь на себя. Но если они не оттянут на себя резервы Годоя и не разрушат проклятый храм, Рене и Феликсу несдобровать, да и самих повстанцев не оставят в покое, слишком много неприятностей они причинили узурпатору. Что ж, каждый должен делать то, что может, а фронтерские резистанты могли незаметно проникнуть в Таяну и поднять там немалый шум.
То, что родилось в головах Луи и Рыгора, повергло бы в ужас любого ученого стратега, но атамана и принца сие не заботило. Главное, чтобы их детище помогло отбить в степи атаку регулярных тарскийских и гоблинских частей. Нужно обороняться от превосходящих сил противника и при этом не стоять на одном месте? Но крепость строить некогда, да и с собой ее не увезешь… А что увезешь? То, что Луи нацарапал ножом на столешнице в хате, где они зимовали, выглядело дико, но Рыгор все понял с лету. Бывший войт сгреб принца в медвежьи объятия и помчался собирать плотников и кузнецов. Работа закипела, и теперь за Луи и Зимным по дороге тянулся невиданного вида обоз, состоявший из прочных повозок, запряженных четверками выносливых крестьянских лошадей. По обе стороны телег на цепях свешивались толстенные дубовые доски, закрывавшие проходы под повозками, на дне которых до поры до времени лежали здоровенные деревянные щиты — их предполагалось устанавливать и на самих повозках, и между ними. В довершение всего передвижные чудища были скреплены между собой длинными железными цепями и снабжены захваченными по осени пушками.
Вожди резистантов сошлись на том, что, войдя в холмы, нужно двигаться по четыре запряжки в ряд, причем крайние ряды будут длиннее внутренних, чтобы при необходимости быстро перестроиться в боевой порядок. Две с половиной сотни опытных кавалеристов, сопровождавших повозки, займутся разведкой, а в бою будут действовать по обстановке. Крестьянской же пехоте надлежит сражаться под прикрытием повозок, на которые Луи и Рыгор и возлагали главную надежду.
Принц и войт долго прикидывали, сколько людей посадить на каждую повозку, и наконец сошлись на десятке, в котором каждый дополнял другого. Дело ездового — следить за лошадьми, стрелков — по возможности удерживать врага на расстоянии, а для ближнего боя Рыгор удумал нечто совершенно чудовищное, что могло прийти в голову лишь доведенному до крайности крестьянину. Учить вчерашних пахарей, пастухов да кузнецов орудовать шпагами и мечами было некогда, да и в схватке с более опытными противниками им бы не поздоровилось, но когда в мужицких руках знакомое орудие, лучше означенному мужику на дороге не попадаться!
Даже Луи стало как-то неуютно, когда он увидел изготовленные по приказу Рыгора тяжеленные цепы, подвижная часть которых была окована железом. Зато длинные пики с крюком, которым можно свалить всадника с седла, придумал Луи. Вернее, не то чтобы придумал, просто вспомнил стародавние времена, когда еще не было пороха и рыцари таскали на себе пуды железа, что, конечно, помогало, но не всем. Дело цепами и крючьями не ограничилось: в ход шло все, от самодельных луков и арбалетов до пересаженных наподобие пик кос, дубин и раскопанных по подвалам захолустных фронтерских замков мечей.
Вооружались и тренировались до середины месяца Иноходца, и вот пришла пора показать себя в деле…
Шаддур ка Ройгу не страдал излишней мнительностью, но в некоторые записанные древними откровения верил свято; в частности, господин Шаддур был глубоко убежден, что старинное пророчество о том, что восходу Темной звезды предшествует гибель в одно лето трех владык, справедливо. Именно поэтому его не потрясла смерть младенца. Условие не исполнилось, и винить в этом было некого, кроме самих себя.
Первоначально Шаддур под тремя владыками подразумевал Марко, Рене и Базилека и рассчитывал, что все случится позапрошлым летом. Три смерти сильных мира сего стали бы великими свечами на Белом алтаре, но Рене вырвался из ловушки и оказался недосягаем. Именно тогда ройгианец понял, что придется ждать.
Убить Базилека и Марко, когда тот перестанет быть нужным, казалось делом нехитрым, но вмешалась судьба. Марко пришлось превратить в сосуд для Молчаливого, поглотив при этом его душу, а тело короля прикончила сорвавшаяся с цепи рысь. На трон взошел Годой, и тут Шаддур ка Ройгу понял, что истинная Темная звезда — не Герика Годойя — взойдет после того, как души Рене, Базилека и Годоя покинут Тарру, причем, и это было крайне важно, в одно лето, к каковому в древности относили и весну.