Таруса - древний город на Оке
Шрифт:
Москва красная, златоглавая,
Царства русского дочь любимая,
Царя белого самопервый град,
Древней старости слава вечная!
Ох, где блеск твоих лучей солнечных?
Где глава твоя престарелая?
Уж не видим мы золотых крестов,
Уж не слышим мы колокольный звон:
Смрад да пепел, да развалины -
Вот что видится каменной Москве.
А Москва река обагрилася:
Не струей течет, а котлом кипит,
Не суда плывут, жертвы кровные,
Сокрушил ее враг неистовый,
Самозванец злой, ада выродок.
Полилися слезы горькие
У старушки каменной Москвы,
Начала так вопиять она:
Где вы, где вы, мои милые
Соколы, орлы могучие?
Ой куда, вы, друзья, разлетелися?
Как звезда я красовалася,
Вы слетались со всех сторон -
Настал
VI. Таруса и Тарусский уезд в дореформенное время
Народонаселение и внешний вид города
После войны 1812 г. наблюдается значительный рост населения города Тарусы. Если к концу первой трети XIX в. в Тарусе проживало 1419 человек, то в 1846 г.
– уже 2368 (1354 м. п. и 1014 ж. п.) 368, а в 1857 г.
– 2795 (1508 м. п. и 1287 ж. п.369). Соответственно число деревянных домов в Тарусе увеличилось с 217 до 250 (1857 г.). Число каменных домов возросло почти вдвое: с 6 в 1837 г. до 9 в 1846 г. и 11 в 1857 г. В 1857 г. в Тарусе было 11 улиц, из них - 4 мощеных, 8 переулков, одна соборная площадь и 2 каменных церкви - Воскресенская (возобновленная в 1757 г.) и Петропавловская соборная (построенная в 1789 г. на месте сгоревшей Николаевской).
В деревянном одноэтажном доме помещались уездный суд, дворянская опека, уездное казначейство, земский суд, городническое правление и квартира городничего. В городе имелись также гауптвахта и казармы для квартирующихся войск 370. Через реку Тарусу в летнее время, после паводка, ставился деревянный мост, второй (тоже деревянный) мост находился на ручье Посерке (на том самом месте, где в настоящее время стоит земляной мост).
Промышленность и торговля
О промышленном развитии Тарусы свидетельствует появление в ней миткальной фабрики, на которой в 1846 г. было 50 рабочих из крестьян. В 1846 г. в уезде существовали Мышегский чугунолитейный завод княгини Бибарсовой (основанный в 1729 г.), две фабрики бумажных материй - купца третьей гильдии Елисея Панова в сельце Грибкове и мещанина Морозова в селе Буринове, пять шляпных фабрик - Экельна и купцов Марина, Абросимова и Дидовых371. С XVIII в. в городе действовала толченная мельница. Число лавок в городе Тарусе увеличилось с 8 (в первой трети XIX в.) до 20 (в 1846 г.) 372. В 1857 г. в Тарусе насчитывалось 11 постоялых дворов, 1 гостиница, 3 питейных дома и 2 штофных лавки373. Обороты Петровской ярмарки, происходившей в Тарусе 29 июля (на Петров день) каждого года, составляли в 1846 г. 12 тыс. руб. серебром374. Развитие торговли в городе и уезде было настолько значительным, что в Тарусе возник гостиный двор 375. В уезде ежегодно бывала ярмарка в селе Сашкине 376. Большинство жителей города занималось мелочной торговлей и нанималось по винным откупам.
Дворянское землевладение.
Быт и нравы помещиков
Интересным источником по истории замлевладения, быта и нравов тарусского дворянства первой половины XIX в. являются записки графа Михаила Дмитриевича Бутурлина (1807 - 1876 гг.), который посетил Тарусский уезд (село Игнатовское-Знаменское) впервые в 1825 г. и неоднократно бывал в нем в 30 - 60-х годах. В первой четверти XIX в. Игнатовское-Знаменское принадлежало неродной тетке Бутурлина Е. И. Нарышкиной. В 1834 г. Бутурлин женился на ее дочери - Екатерине Ивановне. С 40-х годов, когда родное имение Бутурлина село Белкино (в 60 верстах от Знаменского, в Калужской губернии) было передано за долги казне 377, Бутурлин все чаще стал жить в Знаменском, которое перешло к нему как приданое жены. В 1847 - 1852 гг. он жил в Игнатовском-Знаменском почти безвыездно. Писать мемуары Бутурлин начал в селе Знаменском в 1867 г. и, очевидно, писал их с перерывами до 1876 г. Изложение
В своих записках Бутурлин в хронологической последовательности (иногда нарушаемой небольшими отступлениями) описывает историю своей жизни. В молодости он много времени провел в Италии, жил в Москве, Петербурге, затем служил в Рязани, Калуге, Тарусе и др. На своем веку он повидал немало русских и зарубежных государственных деятелей, был знаком с художниками, писателями. Наделенный живым воображением и восприимчивым умом, Бутурлин дал очень колоритные зарисовки виденных им людей. У него мы находим целую галерею представителей дореформенного тарусского общества.
Записки Бутурлина пронизаны духом умеренного либерализма и монархизма. В его суждениях чувствуется классовая ограниченность либерального барина. В мемуарах Бутурлина сообщается огромное количество фактов и имен. Трудно предположить, чтобы автор мог все это воспроизвести, не имея дневниковых записей. Степень достоверности его мемуаров в целом нуждается в специальном исследовании.
Бутурлин указывает несколько наиболее запомнившихся ему имений Тарусского уезда. Конечно, самые подробные сведения сообщает он об Игнатовском-Знаменском.
Игнатовское-Знаменское. Помещичий быт Игнатовского-Знаменского в первой четверти XIX в. описан Бутурлиным в следующих словах: «По старинному русскому помещичьему быту при селе Знаменском (менее 200 крестьян) числилось до 60 дворовых душ. Из них годных для прислуги едва ли была половина, а остальные были старики и малолетние. У Елисаветы Ивановны было вверху (дворовый термин, обозначавший барский дом) 379 до семи, помнится мне, молодых горничных девушек и две старухи-ключницы, между тем как собственно за нею ходили только две девушки. Насмешники утверждали, что у барыни было по одной отдельной горничной для всякой части ее туалета, в том числе по одной де на каждый ее башмак… Из двух лакеев один, престарелый Иван Желыбин, служил своим господам до третьего их поколения, и когда барыня выезжала в гости в громадной своей шестиместной карете, служившей ей чуть ли еще не до московского пожара, Желыбин при спуске с каждой крутой горы слезал с запяток кареты (где он по старинному держался стоя на балансе) и шел рядом с экипажем, держась за ручку дверей с той стороны, где сидела его госпожа, чтобы в случае де падения кареты он мог ее поддержать…» 380 «Уже несколько лет как доживал тогда (1825 г.
– Н. Г.) в Знаменском екатерининского времени француз Петр Карлович Бальтюс-де-Варимон; его приютила к себе г-жа Нарышкина из жалости. Французский эмигрант при начале революции, он поступил в нашу службу при Екатерине II в инженеры, вышел в отставку секунд-майором или полковником и хранил до конца жизни в комоде свой красный мундир… Папа Варимой, как все звали его в Знаменском, был давно православным, ревностно посещал церковные службы, хотя по-русски говорил не только что плоховато, но с простонародными выражениями, как будто бы более вращался в низшем кругу, чем в обществе высшей сферы, в противоположность его приемам и манерам, отзывавшимся даже иногда утонченностью французского маркиза прошлого столетия, тогда как во французской речи его нередко проглядывали остатки прекрасного слога и аристократической фразеологии. Сверх того, уже и в преклонных летах он хорошо фехтовал. Он был неопрятный, небритый, ходил почти постоянно в длинном балахоне сурового холста и таких же штанах, с коротенькою трубкою в зубах и нередко навеселе от простой сивухи…» 381
В первом десятилетии XIX в. доморощенный механик и живописец Нарышкиных крепостной Абакумов сделал и установил в усадьбе деревянную фигуру сидящего монаха, «который, по надавлении ногою пружины, вставал п кланялся». Место получило название «У монаха»: «так называют густо заросшую бузиною куртину на краю первой лужайки (налево, идя от дома к Красным воротам), на склоне к 3-му пруду, возле гигантских осокорей» 382.
Дом М. Д. Бутурлина в Игнатовском-Знаменском. Постройка середины XIX в.