Тарзан и «Иностранный легион»
Шрифт:
Угло хотел вмешаться и сделал было нерешительный жест, чтобы встать между ними, но Угло уже начал стареть. Он знал, что Ойу непрочь был бы заменить его на посту вожака. Если он сейчас вмешается, то только может ускорить момент своего свержения с престола. Он передумал. Зато Ванда отчаянно бранилась, ей помогали в этом другие обезьяны, бывшие свидетелями самоотверженного подвига Тарзана.
Однако, Ойу это не могло удержать.
Переваливаясь с ноги на ногу, он самоуверенно приближался к противнику, полный презрения к этому представителю хилых людей. Он может свалить его на землю одним ударом. И он вытянул вперед свою длинную лапу. Это была его тактическая ошибка. Тарзан тут же изменил план действий. Взяв нож в рот и сжимая его лезвие зубами, он прыгнул и ухватился сильными пальцами за протянутую лапу Ойу, а именно, за запястье, быстро повернулся, наклонился вперед и перебросил орангутанга через голову. Тот тяжело грохнулся на спину.
Ревя от ярости, Ойу неуклюже поднялся на ноги. Тарзан быстро прыгнул ему на спину, пока тот не опомнился, обвил ногами его тело, а левой рукой – шею. Потом он прижал острие своего ножа к боку зверя и нажал на него, пока Ойу не закричал от боли.
– Ка-года? – спросил Тарзан.
Это слово на обезьяньем языке означало капитуляцию.
В ответ Ойу протянул свою длинную лапу за спину, чтобы схватить противника.
Нож снова воткнулся, на этот раз еще глубже. Снова Тарзан спросил:
– Ка-года?
Чем больше Ойу стремился сбросить своего противника со спины, тем глубже нож проникал в его тело. Тарзан мог убить его, но не хотел этого. Сильный молодой самец нужен был племени, а это племя было настроено к нему очень дружелюбно.
Ойу продолжал упорствовать, хотя кровь заливала его бок. Тарзан передвинул острие ножа к шее Ойу и воткнул его так, чтобы вызвать новое кровотечение и причинить острую боль.
– Ка-года! – прорычал Ойу.
Тарзан тут же отпустил его. Ойу тяжело отошел и присел на корточки зализывать свои раны. Тарзан знал, что он нажил себе врага, но врага, который всегда будет бояться его.
Он знал также, что упрочил свое положение как равного в племени. Теперь они навсегда останутся его друзьями.
Он обратил внимание Угло на следы людей на тропе.
– Тармангани? – спросил он.
– Сорд тармангани, – ответил Угло, что означало:
«Плохие белые люди».
Тарзан знал, что для больших обезьян все белые люди – плохие, поэтому он и захотел разузнать о прошедших здесь путниках поподробнее: они могли оказаться очень полезными союзниками.
Он спросил Угло, есть ли у этих белых людей какой-нибудь лагерь, или они проходили здесь только мимо. Угло сказал, что у них есть лагерь. Тарзан спросил как далеко их месторасположение. Угло протянул свои лапы во всю длину к солнцу, затем поставил ладони одна против другой на расстоянии приблизительно фута – столько солнце проходит за час.
Тарзан понял, что лагерь белых был приблизительно на расстоянии трех миль – столько, сколько обезьяны обычно проходят за час.
Он влез на дерево и двинулся в направлении лагеря тармангани. На языке обезьян не существовало слова «до свидания», и члены племени невозмутимо вернулись к своей обычной деятельности. Ойу залечивал свои раны, но все еще свирепел и обнажал свои клыки на каждого, кто только приближался к нему.
ГЛАВА XII
Джерри страдал от угрызений совести.
– Я чувствую себя подлецом, – сказал он. – Я оставил парней на произвол судьбы, а сам спрятался. Но я не мог рисковать и бросить вас одну, Корри, чтобы вы попали в плен.
– Даже если бы меня здесь не было, – утешала его Корри, – самое лучшее было сделать именно то, что вы сделали. Если бы вас взяли в плен вместе с ними, вы бы не смогли никак помочь им. Теперь, возможно, вы, Тарзан и я сможем что-нибудь предпринять и спасти их.
– Благодарю за такие слова, однако, я… Он внезапно замолк, прислушиваясь.
– Кто-то идет, – произнес он шепотом. Он потащил девушку обратно в кусты. Из своего укрытия они могли ясно видеть тропу на добрых пятьдесят ярдов, до того места, где она поворачивала и скрывалась из виду. Вскоре они отчетливо услышали голоса.
– Японцы! – прошептала Корри.
Она взяла стрелы из колчана, вставила одну в свой лук. Джерри усмехнулся и последовал ее примеру. Минуту спустя из-за поворота появились два японца. Они шли медленно и беспечно, винтовки болтались у них за спиной. Они считали, что им нечего бояться.
Они выполняли приказ офицера и отправились искать трех пропавших белых, но не хотели утруждать себя сидением в засаде. Теперь они медленно брели в лагерь и собирались доложить, что ими были проведены самые тщательные поиски.
Корри придвинулась ближе к Джерри и прошептала:
– Вы берите левого, а я возьму правого. Джерри кивнул и поднял лук.
– Позволим им приблизиться на двадцать футов, – сказал он. – Когда я скажу «пора», мы выстрелим вместе.
Они стали ждать. Японцы приближались очень медленно, о чем-то беспечно болтая.
– Обезьяний язык, – заметила Корри. – Тс-с! – Предостерегла она.
Она встала, натягивая лук так, что перья стрелы касались ее уха.
Джерри поглядел на нее краешком глаза. «Жанна д'Арк с Суматры», – подумал он.
Японцы приближались к роковой черте.
– Пора, – сказал Джерри.
Две тетивы зазвенели одновременно.
Мишень, в которую целилась Корри, упала лицом вниз со стрелой в сердце.
Прицел Джерри был не так точен. Его жертва схватилась за древко стрелы, вошедшей глубоко в шею.
Джерри прыгнул на тропу, где раненный японец пытался снять с плеча винтовку. Ему почти удалось это сделать, когда Джерри нанес ему страшный удар в подбородок. Солдат упал, и пилот нагнулся над ним с ножом. Дважды он вонзил нож в сердце человека. Солдат конвульсивно дернулся и затих.
Джерри поднял глаза и увидел Корри, снимавшую винтовку с другого японца. Она стояла над своей жертвой как богиня возмездия.
Три раза она пронзила штыком грудь солдата.
Американец, не отрываясь, смотрел на лицо девушки. Оно было искажено гневом, ненавистью и жаждой мщения.