Тарзан неукротимый
Шрифт:
Тарзан из племени обезьян проводил взглядом самолет, превратившийся в точку на восточном небосклоне, и с облегчением вздохнул. Эти люди сковывали его свободу в течение нескольких недель. Теперь же ему не нужно было нести за них ответственность. Тарзан вдохнул полной грудью – наконец-то он может продолжить свой путь на запад, к заветной хижине отца.
Неожиданно из его груди вырвался тяжелый вздох сожаления, чего он никак не ожидал. Лейтенант Олдуик пришелся ему по душе, женщину же он ненавидел, но не испытывал желания убить ее, хотя поклялся убивать всех гуннов. Он не только не убил Берту Кирчер, но постоянно спасал ей жизнь – такая вот несообразность.
Раздраженно
У края поляны он остановился перед огромным деревом, запрыгнул в безотчетном порыве на ветку и с обезьяньим проворством вскарабкался на самую верхушку, где, балансируя на качающейся ветке, отыскал на восточном горизонте крошечную точку – аэроплан, унесший белых людей. Суждено ли им встретиться вновь?
Зоркими глазами вглядывался Тарзан вдаль и вдруг увидел, что точка нырнула вниз. Падение, казалось, длилось целую вечность, столь велика оказалась высота, которую набрал аэроплан. Затем скорость падения как будто уменьшилась, машина пошла по косой и скрылась за далекими горами.
Человек-обезьяна с полминуты изучал дальние ориентиры, по которым можно будет отыскать место падения.
Стоило Тарзану увидеть, что люди попали в беду, как чувство долга перевесило все иные соображения, заставило вновь отложить дела и поспешить на подмогу.
Тарзан с тревогой определил, что аэроплан упал на ту самую пустынную территорию, почти непроходимую, безводную, выжженную солнцем, которую он сам преодолел с таким большим трудом. Перед его мысленным взором возникли поблекшие кости погибшего воина на дне отвесного ущелья, изъеденные ржавчиной доспехи и длинный меч, а также древний аркебуз – безмолвное свидетельство огромной физической силы и воинственности того, кто дошел-таки до Центральной Африки. Перед его глазами возникли лейтенант и хрупкая девушка, попавшие в ту же роковую западню, что и человек из прошлого.
Человека-обезьяну все же не покидала надежда, что пассажирам аэроплана удалось совершить посадку без серьезных повреждений, и с этой верой в душе он выступил в путь, заведомо зная, какие мытарства ожидают его впереди.
Не прошел он и мили, как его чуткий слух уловил нараставший стук копыт, бегущих навстречу. А секундой позже все пять органов чувств определили, что приближается Бара, спасающийся от кого-то бегством, и Тарзан притаился в кустах, поджидая добычу. Увы, Бара, не оправившись от страха, не заметил спрятавшегося в засаде грозного врага. В следующий миг из кустов выпрыгнула тень, могучие руки схватили молодого самца за шею, и мощные зубы погрузились в нежное сочное мясо. Оба рухнули на землю. Через минуту человек-обезьяна поднялся, наступил ногой на тушу и издал победный клич самца обезьяны.
В ответ раздалось злобное рычание льва, в котором слышалось недоумение и страх.
Обитатели джунглей, как и люди, – существа необычайно любопытные. Эта же черта была свойственна и Тарзану. Странные нотки в рыке исконного врага вызвали в нем желание разобраться в причине, поэтому, взвалив тушу Бары на плечо, человек-обезьяна быстрым шагом отправился по деревьям на звуки, шедшие с тропы.
По мере приближения звуки нарастали. Лев явно сердился. Наконец на тропе обнаружилась яма-западня, в которой метался негодующий лев. Тарзан видел его впервые. Могучий зверь с огромной черной гривой и темной шерстью увидел человека.
Черный лев! На юге такие не водились. Тарзан невольно залюбовался великолепием зверя-красавца. Что за удивительный экземпляр! Любой другой лев рядом с ним казался ничтожеством. Поистине это был царь зверей. Тарзан понял, что ошибся, когда ему почудилась нотка страха в рыке хищника. Удивление – возможно, но страха такая мощная глотка не смогла бы выразить.
Незадачливое положение хищника вызвало
Нума свирепо уставился на обнаженного человека-зверя, сидящего на ветке над западней, уловил запах свежей крови Бары, жадно впился взглядом в тушу убитого оленя и жалобно взвизгнул.
Тарзан улыбнулся. Он безошибочно понял жалобу льва: «Я голоден, не просто голоден, а умираю с голоду». Тогда человек-обезьяна переложил тушу на ветку, вытащил отцовский нож, отрезал четверть туши, вытер окровавленное лезвие о гладкую шерсть Бары и положил нож обратно. Истекая слюной, Нума открыл пасть и снова заскулил. Тарзан с улыбкой взял в руки отрезанную часть туши и вонзил зубы в нежное сочное мясо.
Нума жалобно взвизгнул, Тарзан обреченно покачал головой и сбросил оставшуюся тушу изголодавшемуся льву.
– Старая баба, – пробормотал человек-обезьяна. – Тарзан превратился в старую бабу. Не хватало только проливать слезы над убитым Барой. Он, видите ли, пожалел голодного льва. Да, стоит ему пообщаться с цивилизованными людьми, и он превращается в тряпку.
Впрочем, он ничуть не жалел, что поддался этому чувству. Поедая свою долю, Тарзан глядел вниз, любуясь красотой Нумы, жадно поглощавшего пишу, и отмечая про себя хитрое устройство западни. Обычно на дне ямы устанавливались острые колья, здесь колья располагались чуть ниже края вдоль периметра отверстия остриями вниз. Вот почему лев упал в яму, не повредив себя, но и не мог выбраться наружу.
Вамабо явно желали заполучить льва живым. Но вряд ли они делали это для того, чтобы продать зверей в зверинцы – вамабо с белыми не контактировали. Очевидно, они желали напугать хищника до полусмерти, а затем вволю насладиться его агонией и смертью.
Накормив льва, Тарзан подумал, что напрасно так поступил, если не собирается спасать льва. Пожалуй, стоит освободить хищника назло черным, но как? Можно вытащить два кола, и лев без труда выпрыгнет из ямы, благо она не глубокая. Однако кто поручится, что Нума не выпрыгнет раньше, чем Тарзан успеет добежать до деревьев. Страха перед львом он не испытывал, но ему было свойственно чувство осторожности, столь незаменимое в джунглях. При необходимости Тарзан схватился бы с Нумой, хотя и не переоценивал своих возможностей. Победа могла достаться благодаря случайности или хитрости, либо мгновенной реакции. Бесполезно же умирать ему не хотелось. Но уж коли Тарзан принимал решение, то всегда отыскивал способ его осуществить.
Итак, Тарзан твердо решил освободить Нуму, даже если это будет сопряжено с риском для жизни. Он знал, что лев придет в ярость, если отвлечь его от еды, поэтому действовать следовало предельно осторожно.
Приблизившись к краю ямы, он осмотрел колья, удивленно отметив про себя, что лев не озлобился, а продолжает трапезу. Примерившись, Тарзан определил, что колья можно расшатать, однако у него возник другой план. Он стал ножом раскапывать землю у основания кольев. Почва оказалась мягкой, и через несколько минут первый кол слегка зашатался. Тарзан принялся за второй, затем набросил на оба петлю своей веревки, а сам взобрался на дерево. Теперь осталось только потянуть за веревку, и вскоре путь для Нумы был свободен. Правда, лев не сразу понял, что делает человек-обезьяна. На всякий случай он грозно зарычал. Было ли это новым покушением на его права и свободу? Он был озадачен и, как все львы, будучи вспыльчивым, был раздражен. Он не обращал внимания, когда Тарзан стоял на корточках на краю ямы и смотрел на него, но разве не этот Тармангани накормил его? Наконец, до Нумы дошло, что человек-обезьяна открыл ему путь к спасению. Схватив остатки туши Бары в свои могучие челюсти, лев одним прыжком выпрыгнул из ямы и исчез из виду.