Таверна «Ямайка»
Шрифт:
Она лежала в полузабытьи, события дня начали путаться в голове, перед мысленным взором мелькали незнакомые лица. Потом она снова бродила по болотам, и дьявольская гранитная рука Килмара тянулась, чтобы схватить ее. Вдруг она увидела на полу около кровати узкую полоску лунного света, и со двора до нее донесся звук подъезжающих колес. Пьяные голоса смолкли; где-то поодаль на дороге раздался звук копыт. Больше она ничего не могла разобрать, потому что крепко заснула. Вдруг седьмым чувством, все еще во сне, она поняла: что-то происходит. Сон как рукой сняло, и Мэри села в постели, прислушиваясь.
Сначала она ничего не ощущала, кроме ударов своего собственного сердца, но
Подойдя к окну, она чуть приоткрыла ставни. Во дворе стояли три крытые телеги, запряженные каждая парой лошадей. Еще две телеги были без верха. От загнанных, взмыленных лошадей клубами шел пар.
Возле телег Мэри увидела кое-кого из тех, кто пил вечером в баре. Жестянщик из Лонсестона стоял под самым окном ее спальни, о чем-то шепчась с торговцем лошадьми. Матрос из Пэдстоу уже пришел в чувство и поглаживал голову лошади; третий, который истязал парня с родимым пятном, забрался на открытую телегу и пытался поднять лежавший в ней груз. Но во дворе были и новые лица, Мэри их никогда раньше не видела. Луна в эту ночь светила ярко, люди были видны отчетливо, и это, вероятно, беспокоило собравшихся, ибо один из них, подняв к небу палец, покачал неодобрительно головой, его собеседник тоже пожал плечами, а стоявший рядом человек, по всем признакам походивший на главного, нетерпеливым жестом напомнил им, что нужно спешить, и все трое исчезли в доме. Теперь Мэри могла определить, куда затаскивали тяжелые тюки: в заколоченную комнату в конце коридора.
Она начинала понимать происходящее. В «Ямайку» привозился груз, его складывали в потайной комнате. Так как было видно, что лошади взмылены, она заключила, что они проделали далекий путь, возможно, от побережья, и когда все будет выгружено, они уедут так же незаметно и тихо, как приехали.
Разгрузка шла быстро. Содержимое одной из крытых повозок не занесли в дом, а переложили на открытую телегу, что стояла у корыта с водой. Груз был разный по размеру и форме: и огромные тяжелые тюки, и не очень большие, и длинные свернутые вещи, обвязанные бумагой и соломой. Когда телегу заполнили до краев, кучер, которого Мэри не знала, тут же погнал лошадей назад.
Другие повозки тоже быстро разгрузили, часть тюков переложили на открытую телегу, которая тотчас отъехала, другую часть заносили в дом. Все проделывалось в глубоком молчании. Тс, кто еще недавно пел и орал, теперь, протрезвев, сосредоточенно делали свое дело. Даже лошади, казалось, понимали обстановку и стояли смирно.
Джоз Мерлин вышел из дома в сопровождении жестянщика. Оба были в одних рубашках с засученными рукавами, несмотря на холодную ночь.
— Это все? — хозяин спросил тихо, и погонщик последней повозки кивнул и дал знак к отъезду. Люди начали забираться на телеги, бродяги тоже залезли в надежде проехать милю-другую, чтобы скорее добраться до места. Их не обидели: у каждого в руках был сверток, некоторые несли коробки, перекинутые через плечо на ремне, или узлы под мышкой. Жестянщик из Лонсестона взвалил на своего пони всего пару мешков, устроив их в седле, но сам он в несколько раз расширился в объеме.
Итак, телеги и повозки отбыли из «Ямайки», поскрипывая колесами в странной, словно траурной, процессии. Одни повернули на север, другие на юг, и вскоре их не стало видно и слышно; двор опустел. Остались лишь хозяин, один из бывших гостей и еще какой-то человек, которого Мэри тоже видела впервые.
Все вошли в дом, и на дворе никого не осталось. Судя по звуку
Мэри отошла от окна, села на кровать. На нее подуло холодом, она накинула шаль.
Теперь ей было уже не до сна — нервы напряжены до предела. Распирало любопытство: она должна до конца понять, что же происходит. Это желание было сильнее страха. Кое-что она уже поняла. То, что она видела сегодня, конечно же, контрабанда и не мелкая. «Ямайка» была идеальным местом для такого дела, и Джоз Мерлин именно с этой целью ее купил. Вся чепуха о тяге к родному дому была рассчитана на дураков и простачков. Таверна была так удобно расположена: место глухое, дорога ведет и на юг, и на север. «Ямайка» стояла на полпути от побережья до реки Тамар и могла служить прекрасным перевалочным пунктом. В таких условиях любой человек даже с не очень большими способностями мог легко справиться с организацией переброски груза с моря на речные суда.
Для успеха дела нужна была широкая агентура, которая бы выясняла обстановку, предупреждала об опасностях, разнюхивала сплетни. Эту работу выполняли бродяги, цыгане, весь тот сброд, который собирался здесь субботними вечерами.
«Но все же, — думала Мэри, — при всей своей энергии и физической силе, внушавшей всем страх, мог ли Джоз Мерлин руководить таким предприятием? Хватило бы у него ума и тонкости? Весь четко сработанный план сегодняшнего заезда — неужели это его рук дело? Возможно ли, что это было целью почти недельной отлучки из дома?»
Может, так оно и есть? Другого ответа Мэри не могла найти. Нехотя она призналась себе, что стала больше уважать его, хотя и больше бояться тоже.
Чувствовалось, что дело находится в крепких руках, под постоянным контролем, агентура тщательно отбирается, несмотря на их вид и манеры, иначе не удалось бы так долго обходить закон. Если бы местные власти заподозрили контрабанду, они в первую очередь взяли бы на подозрение «Ямайку». При условии, что они тоже не были подкуплены. Если бы не тетя Пейшенс, она бы сегодня же улизнула в город и донесла на Джозе Мерлина. Его быстро упрятали бы в тюрьму вместе с этими мерзавцами. Надо положить конец таким визитам. Но бесполезно строить планы, есть еще тетя Пейшенс, ее тоже надо принимать в расчет, а она все еще предана мужу, и это крайне усложняет дело.
Мэри все думала об одном и том же. Ее мучил вопрос: все ли она видела? Что ей, в сущности, было ясно? Что между побережьем и Девоном велась прибыльная контрабанда, а ее дядя, возможно, был руководителем этого бизнеса. Но было ли это все, или оставалось что-то еще, чего она не знала? Она вспомнила ужас в глазах тетушки и ее лихорадочный шепот в тот вечер:
— В «Ямайке» случается такое, Мэри, чего я даже не могу сказать. Очень нехорошие вещи, преступные вещи совершаются здесь. Я даже себе не могу признаться в этом.
И она тогда ушла к себе в комнату с затравленным взглядом выцветших глаз, тяжело волоча ноги.
Контрабанда, конечно, опасное занятие, оно грозило бесчестием и позором, закон страны сурово наказывал за это; но была ли она таким уж тяжелым преступлением? Мэри не могла ответить себе на этот вопрос. Ей нужен чей-то совет, но спросить было не у кого. Она так одинока в этом недобром мире, и надежды на лучшие времена у нее не предвиделось. Будь она мужчиной, спустилась бы вниз и бросила вызов Джозу Мерлину, а заодно и его дружкам. Да, она бы вступила в бой и пролила кровь, если бы до этого дошло. А там — вывела бы из конюшни лошадей, посадила с собой тетю Пейшенс и подалась снова на юг, в любимый Хелфорт, завела бы ферму, а тетушка помогала бы ей по дому.