Тай-Пэн
Шрифт:
– Все это ерунда. К тому же, это отвратительная привычка.
– Ай-йа, – нетерпеливо воскликнула она. – Ты разве не понимаешь по-английски? Иногда я спрашиваю себя, зачем я беру себе весь этот труд объяснять тебе столько цивилизированных китайских мудростей. Зачем нам нужно здесь прятаться? Опасно оставаться, когда другие уедут. Будет большая опасность, если «знаменосцы» увидят меня. Нам понадобится охрана. Зачем мы должны прятаться?
Он рассказал ей о лорке. И о серебряных слитках.
– Ты должен очень мне доверять, если решился рассказать такое, – произнесла она с большой серьезностью.
– Да.
– Что ты должен дать Дзин-куа взамен?
– Торговые уступки.
– Разумеется. Но что еще?
– Только торговые уступки. Она замолчала.
– Дзин-куа – умный человек. Он не захочет одних лишь торговых уступок, – заговорила она с задумчивым видом после недолгой паузы. – Каких только уступок не потребовала бы я, будь я Дзин-куа! На все ты должен согласиться. На все.
– И чего бы ты пожелала?
Она молча посмотрела на языки пламени в камине и подумала, что сказал бы Струан, если бы узнал, что она внучка Дзин-куа – вторая дочь пятой жены его старшего сына Хау-куа. И она опять спросила себя, почему ей запретили рассказывать об этом Струану – запретили под страхом исключения ее имени из родовых списков навечно. Странно, в который раз подивилась она этому запрету. И задрожала при мысли о том, что может быть отлучена от семьи, поскольку это означало бы, что не только она, но и ее дети, и дети их детей, и их внуки отпадут от главного ствола и тем самым лишатся той взаимной поддержки и защиты, которая связывает кровных родственников и является краеугольным камнем китайского общества. Камнем вечным, неподвластным разрушительной силе времени. Ибо пять тысячелетий развития и постоянного поиска научили этот народ, что лишь одно в мире людей имеет непреходящую ценность, служит каждому безопасным прибежищем и достойно сохранения – семья.
И она задумалась, какова же подлинная причина, заставившая отца отдать ее Струану.
– Вторая дочь пятой матери, – сказал он ей в день ее пятнадцатилетия. – Мой достойнейший отец решил оказать тебе великую честь. Ты будешь отдана Тай-Пэну всех варваров.
Это известие повергло ее в ужас. Ни разу в жизни она не видела ни одного варвара, и они представлялись ей грязными, отвратительными пожирателями людей. Она расплакалась, умоляя отца сжалиться над ней, а потом ей тайком показали Струана, когда тот приходил к Дзин-куа.
Светловолосый гигант напугал ее, но она, по крайней мере, могла убедиться, что он не обезьяна. Однако и после этого она продолжала молить родителя отдать ее замуж за китайца.
Но Хау-куа был непреклонен и поставил ее перед выбором:
– Подчинись воле отца или покинь этот дом и будь изгнана из семьи навсегда.
Поэтому Мэй-мэй переехала в Макао и поселилась в доме Струана. Ей было приказано доставлять ему удовольствие и радость. А также выучить язык варваров. И обучить Тай-Пэна китайским обычаям, но так, чтобы сам он и не догадывался, что его учат.
Раз в год Дзин-куа и ее отец присылали кого-нибудь с новостями о семье и узнавали, насколько она продвинулась в том, что ей поручено.
Все это очень странно, думала Мэй-мэй. Конечно же, меня послали сюда не для того, чтобы шпионить за Струаном, а для того, чтобы стать его наложницей. И, конечно же, ни отец, ни дедушка не стали бы этого делать с легким сердцем – ведь она была их крови. Разве не считалась она любимой внучкой Дзин-куа?..
– Так много серебра, – проговорила Мэй-мэй, избегая ответа на его вопрос. – Так много – это ужасно большой соблазн. Огромный. И все в одном месте: одна лишь попытка – нападение, кража – и двадцать, сорок поколений никогда не узнают, что такое бедность. – Какой же я была дурочкой, что боялась Тай-Пэна. Он такой же мужчина, как любой другой. И он мой господин. Очень-очень мужчина. А я скоро стану Тай-тай. Наконец-то, после стольких лет. И тогда у меня наконец-то будет лицо.
Она низко поклонилась.
– Ты оказал мне большую честь тем, что доверился мне. Я буду вечно благословлять твой йосс, Тай-Пэн. Твой дар велик, ты даешь мне так много лица. Потому что любой на моем месте постарался бы украсть такое богатство. Любой.
– Как бы ты взялась за это дело?
– Послала бы А Гип к Хоппо, – не задумываясь ответила она и опять помешала мясо в горшке. – Если пообещать ему пятьдесят процентов, он забудет даже об императоре. Он позволит тебе остаться – тайно, если ты пожелаешь, – пока не прибудет лорка. Когда он убедится, что это та самая лорка, он позволит тебе так же тайно проникнуть на нее и перехватит где-нибудь ниже по реке. И перережет тебе горло. Но потом он отнимет у меня мою долю, и мне придется стать его женщиной. Мерзкое черепашье дерьмо! За весь чай Китая я не лягу в постель с этой развратной свиньей. У него ужасно гнусные повадки. Ты знаешь, что он почти не мужчина?
– Что? – переспросил Струан, занятый своими мыслями.
– Это всем известно. – Она осторожно попробовала тушеное мясо и добавила немного соевого соуса. – Ему теперь нужны две девушки сразу. Пока одна занимается делом, другой приходится играть с ним. Потом, опять же, у него такой маленький член, что он надевает на себя всякие штуки, огромные штуки. Ну и потом, конечно, ему нравится делать любовь с утками.
– Прекратишь ли ты наконец нести околесицу?
– Что такое «околесица»? – спросила Мэй-мэй.
– «Ерунда»
– Ха, это не ерунда. Все знают. – Она игриво тряхнула головой, и гладкие струи ее волос заиграли при этом движении. – Я тебя совсем не понимаю, Тай-Пэн. У тебя такой шок, когда я говорю об очень обычных вещах. Многие используют разные штуки, чтобы улучшить свой секс. Очень важно улучшать, если можешь. Кушать правильную пищу, пользоваться правильными лекарствами. Если у тебя маленький член, ай-ай, разве плохо улучшить свой йосс и доставить своей девушке больше удовольствия? Но только не так, как это делает эта грязная свинья! Он просто хочет, чтобы было больно.
– Хватит об этом, женщина!
Она перестала помешивать мясо и посмотрела на него. Ее брови чуть заметно нахмурились.
– Все европейцы такие, как ты, Тай-Пэн? Не любят говорить открыто про мужчин и женщин, хейа?
– О некоторых вещах у нас просто не принято говорить, вот и все.
Она покачала головой.
– Это неправильно. Говорить хорошо – полезно. Как же иначе можно стать лучше? Мужчина есть мужчина, а женщина есть женщина. У тебя же не бывает шок, когда ты говоришь о пище! Зачем же так сердиться, а? Секс и есть пища, можешь не беспокоиться. – Ее глаза озорно прищурились, и она оглядела его сверху донизу. – Хейа, все масса делать джиг-джиг, как твоя, одинаково, хейа?