Тайна алмазного берега
Шрифт:
– В чем дело? Состоишь в заговоре против меня?
– Только прикажите, и я жизни не пожалею, лишь бы сослужить вам службу.
– Не выкручивайся, плут ты этакий! Знаю я вашу породу, вас, шотландцев, голыми руками не возьмешь! Но и со мной эти штучки не пройдут… Отвечай прямо: ты из мафии и работаешь против меня?
– Клянусь, нет!
– Если не расколешься, велю посадить тебя в подвал, и будешь там куковать до скончания века! Здесь не требуется никаких судов да приговоров. Достаточно одного моего слова, и тебя шлепнут на крепостном валу, а в карточку занесут: «Джон Фаулер, враг Французской республики, казнен по распоряжению правительственного посланника».
– Это мне известно, ваше превосходительство. Но я не заслуживал бы проявленного вами великодушия, ежели бы сейчас из трусости предал своих друзей! – пудрю я ему мозги.
– На все у тебя готов ответ! Иметь хорошо подвешенный язык солдату вообще-то необязательно, ну, да ладно… – это он мне в ответ.
Признаться, меня бросило в жар, когда он забарабанил своими длинными, костлявыми пальцами по пульту сигнализации.
– Ступай! Но если еще хоть раз на тебя падет тень подозрения – пощады не жди. Полагаю, ты обо мне наслышан, парень. Ценю храбрых людей, но врагов по головке не глажу. Ведь мои враги – они и родине моей недруги. Ясно тебе?
– Так точно, ваше превосходительство.
– Пойдешь прежним путем, будешь строить против меня козни – пеняй на себя. Спохватишься, да поздно будет… Пошел вон!
Ну, и влип же я: рядовой легионер – и умудрился вызвать гнев самого маркиза де Сюрьена!
– Чего ты еще торчишь здесь?
– Осмелюсь доложить, что сразу же по возвращении я должен буду обо всем отрапортовать сержанту. Могу ли я рассказать ему о происшедшем?
– Нет! – Он мигом накатал несколько строк на листке бумаги и шлепнул печать. – На, держи!
– Благодарствую, ваше превосходительство!
– Убирайся с глаз долой!
Я наконец вздохнул полной грудью, когда лица моего снова коснулся луч утреннего солнца.
Ура, я на свободе! Не приведи бог еще хоть раз очутиться здесь. Да помереть бы мне на воле, в пустыне, либо в холодных соленых морских волнах, а то и от желтой лихорадки (но ежели есть у меня выбор, тогда все-таки желательно под открытым небом и не в дождливую погоду), только бы не попасть больше сюда, где люди с холодными глазами ведут допрос в сумрачных помещениях, после чего возвращают допрашиваемого в подвал и там ставят лицом к стене…
Где-то поблизости раздается трамвайный звонок… До чего же сладостный, ласкающий душу звук!
2
Меня задержали в караульной у ворот, велели ждать Потрэна – он сам распорядился таким образом.
– Да, брат, здорово ты вляпался! – посочувствовал мне Жювель, один из часовых.
– Посмотрим… вдруг да удастся отмазаться.
– У Потрэна и без того невезучий день. На рассвете прикатили в автомобиле какие-то офицеры и увезли его и буфетчицу. Ту самую, с которой якобы у него были шашни.
– Забрали обоих?! – удивился я. Интересно, чем же это старина Потрэн провинился? И буфетчица… тоже мне шишка на ровном месте!
– Часа не прошло, как вернулся. Даже усы, и те поникли. Видать, всыпали ему по первое число.
– М-да… Чудны дела твои, Господи!
Появился Потрэн – сам не свой, лохматые брови подергиваются, пыхтит и фыркает, что твой тигр перед прыжком. При виде меня он взревел, так что стены крепости дрогнули.
– Где ты шлялся, позор всего легиона?
– Честь имею доложить, находился в городе по важному делу.
– Ах, та-ак?… Если его превосходительство господин комендант в один прекрасный день явится с проверкой и во всем форте застанет меня одного, он наверняка спросит: «Дражайший Потрэн, а где же наш Оранский гарнизон?» И что я ему тогда отвечу?
– Честь имею доложить, господин сержант, тогда вы ответите: «Легионеры отлучились в город по делу и, по всей вероятности, скоро вернутся!»
– Издеваешься, негодяй? – Потрэн схватился за саблю.
Какое-то мгновение казалось: жизнь моя висит на волоске.
– Под трибунал пойдешь! За самовольную отлучку и попытку дезертировать…
– Отлучка, но не самовольная, господин сержант, – я протянул ему бумагу с текстом:
«Согласно моему приказу, рядовой номер сорок пять до сегодняшнего утра находился в городе по служебной надобности.
Физиономия у него сделалась, надо сказать, совершенно багрово-лиловая, я даже испугался было, что его сейчас кондрашка хватит.
– Убирайся, мерзавец, покуда цел!
Тот день для сержанта Потрэна выдался чернее ночи. Денщика, который, на свою беду, не был подпоясан ремнем, он отправил в карцер на тридцать суток, а конюху впаял круглосуточное дежурство, после того как углядел на уздечке жирное пятнышко. Все это свидетельствовало о тяжелейшей меланхолии.
– Где ты пропадал? – передо мной нарисовался Альфонс Ничейный.
– В городе. По служебной надобности. Большего сказать не могу.
Здесь и правда не поговоришь, форт кишит людьми, подобно гигантскому муравейнику.
– Не попадался тебе некий толстый солдатик?
По описанию можно было догадаться, что меня интересует Хопкинс.
Оказалось, что тот ошивается в другом крыле форта, изображая из себя санитара, который день напролет выгуливает Ламетра – якобы больного. Стоит им попасться кому-нибудь на глаза, и Хопкинс сразу же тащит капитана в больничный корпус и заводит в лабораторию на обследование – все равно какое. У незадачливого капитана уже брали, кровь на анализ, делали ему рентгеновский снимок и кварцевое облучение, а уж прививок… и от тифа, и от холеры, и от желтой лихорадки! Спятить можно…