Тайна болезни и смерти Пушкина

Костин Александр Георгиевич

Дальше пушкинисты начинают фантазировать на тему, что должен был почувствовать поэт, расшифровав немудреный подтекст анонимки. Здесь наблюдается полная разноголосица. Большинство исследователей стоят на том, что Пушкин воспринял намеки анонима как беспочвенную клевету на супругу. Его возмущение имело в основе стопроцентную уверенность в супружеской верности Натали. И Пушкин не ошибался. Эта группа «специалистов по Пушкину» искренне считает, что, отстаивая такую точку зрения, они демонстрируют свою личную любовь к поэту. Поэт хотел, чтобы именно так сложилось общественное мнение, и надо быть верными его последней воле.

Любопытно, что система аргументов этой «партии» строится исключительно на цитатах из высказываний близких друзей Пушкина. Но друзья на то и друзья, чтобы пропагандировать версию, которую Александр Сергеевич считал благопристойной для себя и своей семьи. Тем более, что за это он заплатил своей жизнью. Еще более наивным аргументом сторонников этой версии выглядит ссылка на то, что Наталья Николаевна была

абсолютно откровенна с мужем. Однако, согласитесь, одно дело – рассказывать мужу о своем успехе на балах, о комплиментах в свой адрес, и совсем друтое признаться мужу в интимной связи, да еще с царем!

Позицию друзей и близких Пушкина, по-моему, наиболее точно и глубоко выразил в 1855 году С.А. Соболевский: «Публика, как всякое большинство, глупа и не помнит, что и в солнце есть пятна; поэтому не напишет об покойном никто из друзей его, зная, что если выскажет правду, то будут его укорять в недружелюбии из всякого верного и совестливого словечка; с другой стороны не может он часто, где следует, оправдывать субъекта своей биографии, ибо это оправдание должно основываться на обвинении или осмеянии других, еще здравствующих лиц. Итак, чтобы не пересказать лишнего или недосказать нужного – каждый друг Пушкина должен молчать» (Друзья Пушкина. Т. 2, М., 1984. С 306).

Соболевский относился к числу людей, которым Пушкин особенно доверял. Ему ли не знать, что было о чем молчать».

Небольшого формата, немногостраничная книжечка в мягком переплете, написанная академиком-экономистом, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Знаменитые пушкинисты, словно ожидавшие это бомбометание, попрятались в окопах и укрытиях, и не подают оттуда голоса вот уже скоро как десять лет. За них за всех гневной статьей, опубликованной во 2-м номере журнала «Вопросы литературы» за 2004 год, разразился уважаемый Бенедикт Сарнов, озаглавив свой эпатаж «Тамара ему, конечно, изменила». Если оставить в стороне иронические экскурсы автора статьи в 1937 год, то основной критический запал обрушился на голову бедного академика за то, что не в свою область вторгся не просто экономист, а, страшно сказать, экономист советский. Однако ни одного аргумента в опровержение версии Петракова, что «дипломы рогоносца» написаны не Пушкиным, уважаемый критик не приводит. Да и где ему их взять? Пушкинисты над проблемой авторства диплома бьются вот уже 175 лет, выдвигали до десятка кандидатов в авторы «пасквиля», но, увы – воз и ныне там.

Нет нужды приводить некое собственное мнение о замечательном исследовании академика Н.Я. Петракова, поскольку мы полностью согласны с мнением Анатолия Королева, который, кстати, раньше Петракова выдвинул аналогичную версию авторства «дипломов рогоносца», «…аргументы автора мне кажутся весьма остроумными и убедительными. Практически с большинством из того, что сказал академик, я склонен согласиться. Во всяком случае, у него острый, снайперский глаз и его исследование требует самого внимательного прочтения и обсуждения. <…> вкратце суть того, что высказал и во многом доказал автор в своей книге, полной азарта и мысли <сводится к следующему>.

<…> супруга Пушкина Натали, став членом избранного кружка ближайших подруг царствующей императрицы Александры Федоровны, вскоре вступила в интимную связь с императором. Пушкин, чей глаз был глазом ревнивого орла, так же вскоре понял, с кем жена делит постель и кто украсил его рогами. Император тем временем сознательно переводит стрелку сплетен на Дантеса, а Натали, понукаемая царем, принимает ухаживания Дантеса.

Не желая быть пешкой в монаршей игре и не считая такое бесчестье за счастье (в тогдашнем свете связь жены с императором почиталась мужьями за удачу судьбы), Пушкин, не имея возможности стреляться с государем, вступил в тайный поединок с императором, где в свою очередь тоже использовал Дантеса, как подставную фигуру в своем поединке с венценосцем.

Главную роль в интриге сыграл пресловутый диплом рогоносца, который, по мнению Петракова, сфабриковал сам поэт, чтобы смешать все карты великосветской интриги и дать понять императору, что он все видит и не позволит водить себя за нос.

Итак, Дантес в той ситуации исполнял роль прикрытия царской связи с женой поэта и исполнил эту роль совершенно сознательно, с молчаливого одобрения императора. А с другой стороны, был втянут Пушкиным в интригу против того же императора».

Все так, но если Дантес всего лишь пешка в великосветской интриге и фактически перед Пушкиным ни в чем не виноват, тогда зачем же его убивать? На то она и дуэль, что на ней убивают, и как бы выглядел перед современниками и потомками великий гуманист, убивший не за понюх табаку человека? Об этом как раз и писал с беспокойством B.C. Соловьев, что, подняв руку на человека, тем более неповинного перед ним, Пушкин перестал бы быть Пушкиным». И «никаких новых художественных созданий нам не мог бы дать и никакими сокровищами не мог больше обогатить нашу словесность».

На эту нестыковку в версии Петракова обратил внимание В. Козаровецкий, пытаясь внушить ему мысль, что причина дуэли с Дантесом – это реализация замысла Пушкина о самоубийстве. Приводим фрагмент диалога журналиста с академиком Н.Я. Петраковым (принятые сокращения: В.К. – Владимир Козаровецкий; Н.П. – Николай Петраков):

В.К.: На самом деле Пушкин уже знал, что пришла пора умереть – но по другой причине. Его болезнь грозила ему маразмом, если не сумасшествием, ее симптомы ежечасно напоминали о приближении этого жуткого рубежа и о необходимости быстрейшего ухода из жизни. Я писал два года назад в «Новых известиях» об этом исследовании Александра Лациса…

Н.П.: Вы имеете в виду работу Лациса «Почему Пушкин плакал?»?

В.К.: Да, ее. Я полагаю, что именно это стало причиной смертельных условий поединка. Ведь если бы речь шла только о защите чести и достоинства, Пушкину было бы достаточно дуэли без тяжких последствий, самого ее факта, поскольку минимальным наказанием за любую дуэль была бы ссылка, а в ссылку, как вы и полагаете, он рассчитывал уехать с семьей. Но ему надо было уходить, и в такой ситуации он решил хлопнуть дверью.

Н.П.: К сожалению, вашу статью я пропустил, а работу Лациса в его книге «Верните лошадь» прочел только недавно, когда моя книга уже была издана. Это интересная версия, но, с моей точки зрения, все-таки только версия – хотя факты, которые приводит Лацис, достаточно убедительны. Я бы сказал так: среди причин смертельных условий дуэли могла быть и названная вами. Не случайно же Вяземский обмолвился: «Эта история окутана многими тайнами…»

В.К.: Обратите внимание на то, что, начиная с 1830 года, то есть еще до женитьбы на Натали, Пушкин то и дело поминает свою смерть: только в цитированных вами письмах последних лет жизни это прозвучало дважды. И если даже инстинктивно он мог делать некие движения для сохранения жизни, мысль о неминуемой, необходимой смерти последние годы не оставляла его.

Н.П.: Это так, но я против того, чтобы считать единственной целью дуэли самоубийство. Пушкин использовал дуэль и для того, чтобы защитить свою честь и честь дуры-жены, и для того, чтобы ответить императору, которого он не мог вызвать на дуэль, и для того, чтобы за участие в оскорбительных для Пушкина играх наказать Дантеса, карьера которого в России, независимо от исхода дуэли должна была быть разрушена. Кстати сказать, и Полетика в результате этой дуэли была жестоко наказана: ее муж из-за дуэльного скандала был отправлен служить в Одессу; именно это и стало причиной ее лютой ненависти к Пушкину, которую она так и не утолила до самой своей смерти. При этом Пушкин так обставил дело, что своей смертью навеки приклепал к этому трагическому действу не толькр Бенкендорфа, но и самого царя: он не только сделал достоянием истории его поведение, но и вынудил его принять прямое участие в убийстве вместе с Дантесом, когда Николай позволил (если не «посоветовал») Бенкендорфу отослать жандармов в противоположную сторону вместо того, чтобы предотвратить дуэль. Как бы Бенкендорф ни относился к Пушкину, без санкции царя он не посмел бы принять такое решение самостоятельно.

Словом, Пушкин так хлопнул дверью, что отзвуки слышны до сих пор, чему лучшее подтверждение – наше интервью. Но для достижения всех этих целей понадобилось целая цепочка пушкинских мистификаций».

Отметим, что в пылу дискуссии уважаемый академик допустил неточность, заявив, что И. Полетика возненавидела Пушкина в результате этой дуэли. Ниже мы покажем, что эта склочная дама ненавидела Пушкина еще при его жизни, и много сделала для компрометации великого поэта. Но главный вывод, который следует из этого интервью, – академик не признает версию А. Лациса о том, что «смертельная» болезнь – «дрожательный паралич» явилась причиной суицидного настроения Пушкина. Надо отметить, что из чувства уважения к покойному пушкинисту, сделал он это в довольно «мягкой» форме: «…я против того, чтобы считать единственной целью дуэли самоубийство», и далее приводит несколько проблем, которые решались посредством дуэли: «Пушкин использовал дуэль и для того, чтобы защитить свою честь и честь <…> жены, и для того, чтобы ответить императору, которого он не мог вызвать на дуэль, и для того, чтобы за участие в оскорбительных для Пушкина играх наказать Дантеса…» Кто бы возражал против такой аргументации, все эти проблемы Пушкин действительно решал с помощью дуэли (и надо признать, решал их с блеском), но все-таки без признания факта, что решению этих проблем (как сопутствующих) способствовала именно установка поэта на то, чтобы уйти из жизни, что мы и попытались доказать в данном сочинении. Если из перечня проблем, перечисленных академиком, убрать с первого места решение Пушкина о самоубийстве, то дуэль будет выглядеть, как нонсенс: «Царь сделал меня рогоносцем, – пойду-ка я и убью Дантеса!?» А поскольку и современники Пушкина и пушкинисты всех поколений в содержательной части «пасквиля» не «увидели» тонко зашифрованную месть поэта Николаю I, то и вовсе все выглядит весьма банально, а для Пушкина весьма оскорбительно: «Дантес добивается близости с моей женой, вместе со своим «отцом» сочинили паскудный «пасквиль» – пойду-ка я и убью Дантеса»?

Вам не кажется, уважаемый читатель, что Пушкин не заслужил столь ханжеского к себе отношения? Чтобы вызвать Дантеса на дуэль, у Пушкина было масса других оснований, не дожидаясь получения диплома рогоносца. Взять хотя бы такой эпизод из «Воспоминаний» графа Соллогуба, который внимательно следил за развитием недружеских отношений между Дантесом и Пушкиным: «Отношения его <Пушкина> к Дантесу были уже весьма недружелюбные. Однажды, на вечере у князя Вяземского, он вдруг сказал, что Дантес носит перстень с изображением обезьяны. Дантес был тогда легитимистом и носил на руке портрет Генриха V.