Тайна брига «Меркурий»
Шрифт:
Из послужного списка контр-адмирала Стройникова Александра Семеновича: “Родился 30 мая 1824 г. В 1839 г, 8 июня, произведен в гардемарины Черноморского флота, с 1839 по 1841 г. на корабле “Память Евстафия” крейсировал у восточного берега Черного моря и участвовал — в 1839 г. при занятии местечка Псезуапе, а в 1840 г. — местечка Туапсе. 25 июня 1843 г. произведен в мичманы с переводом в Балтийский флот, на судах которого, сначала на корабле “Арсис”, потом на фрегате “Екатерина”, крейсировал до 1845 г, когда был командирован к работам по описи и промеру глубин Балтийского моря. В следующем году Стройников возвращен был в Черноморский флот, где сначала плавал на транспорте “Рион” между Николаевом и Севастополем, а потом (1847 г.) крейсировал на корабле “Три Святителя”. В 1848 г. на пароходе “Силач” он находился в составе Дунайской гребной флотилии флаг-офицером при контр-адмирале Мессере. Следующие пять лет Стройников плавал на кораблях “Три Святителя”, “Три Иерарха”, “Ягудиил”, фрегатах “Флора” и “Мидия”. Стройников крейсировал у восточного
Думаю, читатель согласится со мной, что биографии у братьев Стройниковых самые героические. Свою клятву братья исполнили с честью и смыли позор со своей семьи.
Что касается самого фрегата «Рафаил», то приказание Николая I о его безусловном уничтожении исполнил в 1853 году вице-адмирал Нахимов. Бывший «Рафаил» (ставший у турок «Фазли Аллахом») был уничтожен в Синопской бухте огнем линейного корабля «Императрица Мария» и взлетел на воздух в виду всей нашей эскадры. Можно только представить при этом чувства бывшего старшего офицера «Меркурия» Новосильского и его адъютанта Александра Стройникова… Вот начало донесения Нахимова об итогах Синопского боя: «Воля Вашего Императорского Величества исполнена — фрегат “Рафаил” не существует…»
К сожалению, истории с «Рафаилом» и «Меркурием» ничему не научили Грейга. Он по-прежнему категорически не желал начать тесную блокаду Босфора линейными силами, чтобы при первой же попытке противника выйти в Черное море вступить с ним в генеральное сражение. Вместо этого он упорно держал флот в Сизополе, а в дозор посылал легкие суда, каждый раз рискуя их потерять без всякой пользы.
При этом Черноморский флот насчитывал 9 линейных кораблей и 5 фрегатов, против 6 линейных кораблей и 3 фрегатов турок. Намного выше была и морская выучка черноморцев. Да и турки старались не отсиживаться за босфорскими крепостями и при каждом удобном случае совершали вылазки в Черное море.
Контр-адмирал Аврамий Асланбегов в биографическом очерке «Адмирал Алексей Самуилович Грейг» писал: «Погоня за бригом “Меркурий” далеко отвлекла турок от Босфора; несмотря на это, однако, и на поспешное выступление нашего флота из Сизополя 15 мая, неприятель не только не был догнан, но даже и усмотрен передовыми судами нашего флота. Если бы наши крейсеры успели приблизиться к проливу несколькими часами прежде турок, то адмирал был бы извещен ими гораздо ранее, что турецкого флота нет в Босфоре, и тогда погоня за бригом “Меркурий” привела бы неприятеля прямо навстречу нашего флота. Однако турки свои вылазки из Босфора все продолжали. Так, уже 26 мая турецкий флот вновь вышел из пролива и гнался за дозорным фрегатом “Флора” до самой Инады, однако, не догнав, вернулся к Босфору. Однако на этот раз Грейг так и не вышел навстречу неприятельскому флоту. В письме Николаю I он оправдывался тяжелым положением нашей армии под Сизополем и ожиданием атаки турок на город.
31 мая турецкий флот снова покидает Босфорский пролив и на сей раз преследует дозорный бриг “Орфей”, но опять не догоняет и, не доходя 10 миль до Сизополя, поворачивает к Босфору. И снова Грейг ограничился лишь посылкой вдогонку уходящему неприятелю фрегатом и бригов, так и не сдвинув с места линейные корабли. Только одно необыкновенное стечение самых благоприятных для турок обстоятельств было в состоянии лишить нас средства встретиться с их флотом; и ветры и погода как будто располагались по воле неприятеля; куда бы ни пошел он, ему всегда сопутствовали ветры, между тем как мы и наши крейсеры испытывали постоянно противное. Избавляя неприятелей от встречи с нашим флотом и далее с отрядом, который в состоянии был остановить их, счастье как будто нарочно посылало в руки турок наших отдельных крейсеров. Ко всему этому надлежит присовокупить еще одно, много содействовавшее неприятелю обстоятельство. О движениях его мы могли знать только через крейсеров при Босфоре, но они не всегда могли оставлять посты свои и при противных ветрах не скоро достигали до Сизополя, тогда как все наши действия по открытому положению Сизопольского рейда для большей части прибрежья Фаросского залива совершались пред самыми глазами турок и, следовательно, были передаваемы в Константинополь, в то же самое время; наконец, нельзя ручаться и за то, чтобы в самом Сизополе не было агентов турецких».
Русско-турецкая война 1828–1829 годов по своим результатам является самой блестящей из всех наших воин с турками. Армия, разгромив турецкие войска в полевых сражениях и последовательно захватив все крепости в Румелии, перешла Балканские горы и вплотную подступила к Константинополю, который наши офицеры разглядывали в подзорные трубы.
Осень 1829 года стала подлинным триумфом России. Победоносная армия Дибича стояла у стен Константинополя, опираясь обоими своими флангами на флот! Со стороны Черного моря ее надежно прикрывали черноморцы, а со стороны Эгейского моря — эскадра Гейдена. На победителей обрушился целый дождь наград. Главнокомандующий армией Дибич в одночасье стал генерал-фельдмаршалом и графом «Забалканским», был награжден Георгием 1-й степени и получил миллион рублей. Император Николай писал в те дни Дибичу: «Положение ваше достойно главнокомандующего русской армии, стоящей у ворот Константинополя. В военном отношении оно БАСНОСЛОВНО, и воображением едва можно себе его представить: правый фланг, упирающийся на флот, отправленный из Кронштадта, левый — на севастопольский флот; прусский посланник, являющийся в вашу главную квартиру и приносящий мольбы султана и свидетельство о гибели, подписанное послами французским и английским! После этого остается только сказать: велик Бог русский и спасибо Забалканскому».
Пушкин откликнулся на Константинопольский триумф, как и пристало поэту:
Когда ко граду Константина С тобой, воинственный варяг, Пришла славянская дружина И развила победный стяг, Тогда во Славу Руси ратной Ты пригвоздил свой щит булатный На Цареградских воротах. Настали дни вражды кровавой; Твой путь мы снова обрели. К Стамбулу грозно потекли, Твой холм потрясся с бранным гулом, Твой стон ревнивый нас смутил, И нашу рать перед Стамбулом Твой старый щит остановил.Победа России была полной и блестящей. Турки смиренно выслушали волю победителей. Верный своему слову, Николай I потребовал от султана признания независимости Греции, и оно было немедленно получено. За Грецией признавался весь полуостров Пелопоннес, часть материковой Греции от залива Воло в Архипелаге до залива Амвракийского в Адриатике, а кроме этого, острова Негропонт и Циклады. Греческим купцам разрешалось напрямую торговать с Россией через проливы. При всем этом требования России к побежденным были весьма умеренными. Однако это все равно не понравилось Лондону и Парижу. Последовал обмен возмущенными нотами. На этом дело и закончилось. Драться за турок никому особо не хотелось.
Несмотря на успешные действия по обеспечению приморского фланга армии, Черноморский флот, за исключением нескольких блестящих эпизодов, включая подвиг «Меркурия», ничем особым себя не проявил. Адмирал Грейг повсеместно проявлял излишнюю осторожность, граничащую порой с откровенной боязливостью, в поиске противника.
Контр-адмирал Аврамий Асланбегов в биографическом очерке «Адмирал Алексей Самуилович Грейг», написанном с восхвалениями Грейгу, все же попытался объективно оценить действия адмирала в годы турецкой войны. «Главное назначение Черноморского флота Указанное ему Государем Императором… состояло в истреблении турецкого флота, следовательно, понятно, что общественное мнение во время войны и по окончании ее восставало, почему неприятельский флот, осмеливавшийся 4 раза выходить в море, не был атакован нашим флотом Мнение это еще сильнее стало себя заявлять вследствие взятия “Рафаила”, которому хотя через 2 дня последовал бой “Меркурия”, но оскорбленное национальное чувство нелегко может быть удовлетворено. Оно трепетно ожидало известия об истреблении всего турецкого флота, который имел такой легкий, такой неожиданный успех… Невольно придем к заключению, что почему-то русский флот не искал этого столкновения, не употреблял всех усилий к достижению этой цели. Несмотря на свой долг перед Отечеством, на волю Царя, на клик соотечественников. Ответ на подобное предположение надобно будет искать в малодушии, трусости, неуверенности в себе, в недостаточности энергии адмиралов и капитанов, в незнании управляться судами или, наконец, в отсутствии мужества их главного вождя.
Но кто осмелится бросить камень в тех людей, которые оставили за собою такие отважные, геройские и даже беспримерные подвиги? Неужели с теми людьми, которые в траншеях и на осадных батареях Анапы и Варны заслужили такое высокое мнение всей армии! Неужели с теми командами, которые вырезали флотилии из-под самой крепости, штурмовали Инаду, Агатополь, брали Сизополь, Мтидею, Ахиоло, дрались на “Меркурии”, жгли суда у самого пролива, подходили с кораблями под стены крепостей на картечный выстрел, может найтись военноначальник, который затруднится вести их в дело?»