Тайна булавки
Шрифт:
– Вы можете пробраться через окно вашей ванной в кухню, а оттуда каждый нормальный и здоровый человек может выпрыгнуть из окна на улицу, – возражал на это старик. – Если вам не нравится у меня, можете уйти. Если же вы желаете остаться, извольте подчиняться моим требованиям.
Таким образом, изо дня в день Вальтерс должен был удаляться в свою комнату, а старик шлепал за ним в ночных туфлях и с ворчанием запирал дверь на многочисленные засовы.
Такой порядок вещей был нарушен лишь в ту ночь, когда старик заболел и не в состоянии был дойти
В случае болезни старика или другого какого-нибудь непредвиденного несчастья Вальтерс должен был, услышав звонок, висевший над его кроватью, разбить стекло и взять ключ. Однако надобности такой не было еще ни разу.
Каждое утро Вальтерс находил дверь отпертой. Он недоумевал, в котором часу старик отпирал ее, и мог только догадываться, что Трэнсмир отпирал дверь перед тем, как лечь спать, то есть под утро.
Вальтерсу запрещалось выходить по вечерам из дому. Дважды в неделю ему разрешалось отсутствовать в течение двадцати четырех часов, но ровно в десять он должен был быть дома.
– Если вы опоздаете хотя бы на минуту, то можете вовсе не возвращаться, – говорил строгий старик.
В качестве лакея Джесса Трэнсмира Вальтерс имел, несомненно, возможность узнать про своего хозяина гораздо больше того, что тот желал бы.
В особенности же Вальтерса интересовал подвал дома. Однажды он разговорился с рабочим, принимавшим участие в постройке дома, и узнал, что в подвале была комната со стенами из бетона.
Во время отсутствия хозяина Вальтерс старательно подбирал ключи, чтобы открыть таинственную дверь, ведущую в подвал, но все его усилия были напрасны.
По-видимому, от этой двери существовал только один ключ, который старик всегда носил на цепочке на шее.
Так продолжалось до того утра, когда Вальтерс нашел своего хозяина почти в бессознательном состоянии. Такие припадки бывали у старика довольно часто. Наблюдательный Вальтерс обратил внимание на кусок мыла, лежавший на туалетном столе…
Джесс Трэнсмир продолжал спокойно есть котлету и лишь спросил, на минуту подняв глаза от тарелки:
– Никто не заходил сегодня утром?
– Нет, сэр.
– А письма были?
– Было несколько писем, которые я положил на ваш стол, сэр,
Трэнсмир что-то проворчал про себя и спросил:
– Вы поместили в газетах извещение о том, что я уезжаю из города на два или три дня?
– Да, сэр, – ответил Вальтерс.
Джесс Трэнсмир снова что-то проворчал.
– Из Китая должен приехать один человек, которого я не хочу видеть, – пояснил он.
Старик бывал иногда откровенен со своим слугой, но Вальтерс, отлично знавший хозяина, не задавал никаких вопросов.
– Нет, я не хочу его видеть, – повторил старик, и на лице его появилось выражение гадливости. – Лет двадцать или тридцать назад этот человек участвовал вместе со мной во многих делах, – продолжал он, вынимая зубочистку. – Он пьяница и картежник и много о себе воображает, хотя совершенно неизвестно почему… Вот какой это человек.
Старик перевел глаза на камин, выложенный красным кирпичом, и некоторое время сидел в глубоком раздумья.
– Если этот человек придет сюда, не впускайте его, – промолвил он наконец. – И скажите, что вы ничего ни про кого не знаете… Почему он приезжает сюда – это вас совершенно не касается. Он не воспользовался счастьем, когда оно ему улыбалось, и должен теперь пенять исключительно на себя… Он мог бы быть богачом, но продал все свои акции… Пьянство сгубило его…
Вдруг старик как бы вспомнил о присутствии слуги и закричал:
– Почему вы слушаете?!
– Простите, сэр, я… – начал Вальтерс.
– Вон отсюда! – завопил старик.
После ухода слуги Трэнсмир сидел неподвижно около получаса, погруженный в глубокую задумчивость.
Затем он встал, подошел к маленькому бюро и, открыв его, вынул небольшую фарфоровую чернильницу, наполовину наполненную индийскими чернилами, и лист толстой почтовой бумаги.
Усевшись удобно за столом, он стал писать по-китайски, начав в правом верхнем углу и спускаясь вниз, пока вся страница не была испещрена таинственными знаками.
Тогда он вынул из жилетного кармана крошечную печать и приложил ее в углу страницы. Этой печати Трэнсмира было достаточно для оплаты в Китае чека на фантастические суммы. Имя его известно было всем от Шанхая до Фичена.
После этого старик сложил письмо и, встав со стула, подошел к камину.
Вальтерс, все время наблюдавший за своим хозяином через стекло, помещавшееся поверх двери, в это мгновение потерял его из виду: его глаз мог объять приблизительно лишь треть комнаты.
Когда же старик снова очутился в поле его зрения, бумаги уже не было в его руках.
Трэнсмир позвонил, и лакей тотчас же вошел в комнату.
– Помните, что меня ни для кого нет дома, – строго повторил он.
– Да, сэр, – ответил Вальтерс.
Днем пришел ожидаемый стариком посетитель.
Если бы Трэнсмир читал газеты, он знал бы, что пароход, шедший из Китая, прибыл на тридцать шесть часов раньше назначенного времени.
Вальтерс не сразу вышел на звонок, так как был занят в своей комнате. Когда же он открыл дверь, то увидел на пороге загорелого человека в потрепанном платье, грязном белье и пыльных сапогах.
Незнакомец не снял шляпы и продолжал стоять, заложив руки в карманы брюк. Он был явно пьян.
– Милый мой, почему же вы заставляете меня так долго ждать на пороге дома моего друга Джесса Трэнсмира? – развязным тоном спросил он.
– Господина Трэнсмира… нет дома… сэр, – неуверенным и испуганным голосом проговорил Вальтерс. – Я передам ему, что вы заходили. Как прикажете доложить о вас, сэр?
– Уэллингтон Броун, друг мой, – все тем же развязным тоном продолжал посетитель. – Я войду в дом и подожду.