Тайна царствия
Шрифт:
– Вы хотите услышать продолжение или нет? – спросил Закхей. – Второй слуга увеличил свой капитал в пять раз и стал правителем пяти городов. А последний слуга принес ту самую мину, которая была ему выдана: он хранил ее под подушкой, боясь потерять, пустив ее в оборот. В свою защиту онсказал: «Я побоялся гнева такого жестокого человека, как ты, привыкшего брать то, что не клал, и пожинать то, что не сеял». Тогда царь ответил: «Я могу судить о тебе по твоим же словам, никудышный раб! Ты знал, что я – жестокий человек, берущий то, что не кладу,
– Послушайте, какой отсюда следует вывод, – произнес он, подняв руку. – Будьте внимательны, чтобы вы смогли его понять. Царь возвестил: «Каждому человеку, у которого уже есть, дадут еще больше, и он станет еще богаче, а у того, кто ничего не имеет, отнимут самое последнее». Затем он разыскал своих врагов, не пожелавших, чтобы он стал царем, и велел казнить их.
Мыс Симоном задумались о смысле этой загадочной притчи.
– Я не могу ее понять, – признался я в своем бессилии, – но мне это кажется несправедливым.
– Я тоже ничего не могу понять, но с тех пор как я узнал о его смерти, эта история все больше не дает мне покоя. Я не могу отделаться от мысли, что с человеком знатного происхождения, которого ненавидели его подданные, он сравнивал самого себя и желание приумножить свое неземное царствие. Он, конечно же, собирается еще вернуться и потребовать отчета от тех, кому он доверил свою мину, чтобы узнать, кто и какею распорядился.
– Ты точно запомнил притчу? – спросит я.
– По крайней мере, основную идею, думаю, я запомнил хорошо, – ответил он. – Во всяком случае, я слушал ее не один, и остальные смогут это подтвердить. Одни могут утверждать, что в ней речь шла о талантах, другие скажут, что слуг было всего трое, однако концовка, показавшаяся нам странной, неожиданной и несправедливой, запомнилась всем одинаково.
После минутного раздумья он продолжал:
– Не думаю, что в этой притче деньги – основное. В ней заложен более глубокий смысл. Он говорил, что не стоит стяжать сокровища на земле, где их пожрут моль и черви, а следует их собирать в его царстве.
Симон вздрогнул, словно ему в голову пришла неожиданная мысль.
– Элиазар, – приказал он, – быстро сбегай к шкафам, возьми там всю шерстяную и льняную одежду и раздай ее нищим во дворе!
Затем он снова погрузился в свои мысли, уставившись в одну точку.
Тем времен Элиазар не торопился выполнять приказ хозяина и, водя ногой по земле, тихим голосом произнес:
– Ты, конечно, можешь распоряжаться своими вещами, как тебе угодно, но позволь мне, о хозяин, отложить для себя, жены м детей по одному плащу и по одной новой тунике.
Упершись руками в колени, Симон пошевелился на своем стуле.
– Делай все, что хочешь, – произнес он, – и вы, друзья, не стесняйтесь, берите все что у меня есть, и уносите все, что мне удалось собрать за всю свою жизнь. Берите еще этот старый плащ, если он может кому-то послужить! Держите!
– Знай меру! – смущенно сказал Закхей – Сдержанность нужна и когда берешь, и когда даешь. Во всем остальном ты поступаешь верно, поскольку он сам говорил: «То, что вы делаете для одного из этих обездоленных, вы делаете для меня самого. Это и есть путь».
Неожиданно он о чем-то вспомнил и вскочил на ноги.
– Я привязал своего осла к кольцу у ворот, и с ним могло случиться неизвестно что! На улице было полно нищих, и воспользовавшись неразберихой, они могли отвязать его и увести куда-нибудь.
Подумав чуть-чуть, он снова обрел спокойствие.
– Не имеет значения! Когда речь идет о царстве, я не хочу казаться хуже, чем ты, о Симон! Если у меня кто-то украл осла, то он, безусловно, нуждается в нем больше, и я не собираюсь заявлять об этом властям! Пусть мой осел принесет ему целое состояние!
Симон тяжело дышал, ворочаясь на стуле. И вдруг заулыбался:
– Я больше не могу это терпеть – произнес он. – Когда я слышу как эти несчастные чавкают, натаптывая себе брюхо, и ссорятся из-за лучших кусков, то испытываю такое же чувство, как если бы щипцами кусок за куском рвали мою плоть! Я вижу, как, наевшись, они ступают по хлебу и бросают под ноги соленую рыбу! Однако, если такова его воля, то, возможно, я еще к этому привыкну!
– Ты действительно уверовал в него? – удивился я. – Неужели ты думаешь, что выйдя отсюда, он явился кому-то из нищих и сказал, что ты устраиваешь трапезу в своем доме?
– Мои мысли – это мои мысли! – гневно ответил Симон – Однако, если он задумал сыграть со мной шутку, я сумею ответить ему тем же, и тогда мы посмотрим, кто из нас посмеется последним!
Вслед за Симоном мы вышли во двор, где на корточках сидели нищие и, вовсе не ссорясь, предлагали друг другу лучшие куски, словно были гостями на торжественном приеме; слепым они вкладывали пищу прямо в руки, а тех, кто не мог дотянуться до еды, обслуживали более удобно устроившиеся сотоварищи.
В это время Элиазар вынес целую гору плащей и другого белья, разложив все это между колоннами. От огня исходил аппетитный запах жареного мяса, а слуги беспрестанно выпекали ржаной и пшеничный хлеб и еще пирожки с тмином. Одна лишь привратница плакала горькими слезами, да еще греческий воспитатель детей Симона взобрался на крышу и никак не хотел оттуда слазить.
Образцовый порядок и радостное настроение нищих привели Симона в ярость.
– Неужели нужно есть и пить, пока не лопнешь, да еще забрать с собой все, что осталось! – выкрикнул он. – Только знайте, что пригласил вас не я, Симон. Вашим радушным хозяином стал Иисус из Назарета, который был распят нашим синедрионом. Да благословит он эту трапезу, чтобы она не стала для вас предсмертной и послужила продолжению вашей жизни! Сам я не могу ее благословить, потому что желчь подкатывает у меня к горлу.