Тайна чёрного кинжала
Шрифт:
— Сейчас, мам!
— Ты фигуры то не дёргай. Взялся — ходи! — проиграв из пяти партий три, батя нервничал.
— Хорошо, — улыбнулся я, зная, как он не любит проигрывать, и двинул пешку, за которую перед этим брался рукой, в заведомо проигрышное положение.
— Знай наших! Ничья! — довольно потянулся отец.
— Проигравший собирает шахматы!
— Так ведь ничья, — попытался я поспорить.
— Это неважно, последняя партия за мной!
Блины, вареники, пельмени, пирожки. Всю неделю мама баловала меня вкусной кулинарией. Мои попытки избавить её от домашних хлопот ни к чему не привели, ответ был один
— На казённых харчах успеешь
Оставшиеся дни отпуска я посвятил родным. Наконец-то у меня получилось пообщаться с родителями и отдать им неизрасходованную сыновью любовь.
Глава 9
Как я поступал в ВКИМО.
Мои родители познакомились в пригороде Батуми. Прекрасный город, расположенный на восточном побережье Черного моря и являющийся столицей Аджарской АССР, частью Грузии. Климат субтропический, мягкий, но довольно влажный, поэтому дожди здесь идут часто, а снег зимой выпадает очень редко и лежит недолго. Хотя я помню, как когда я был совсем маленький, температура опустилась ниже нуля и вместо дождя выпали необычайно обильные снегопады, и я выпрыгивал из окна второго этажа прямо в сугробы, которые возвышались до двух метров.
В Батуми я очень любил дельфинарий, в который нас с сестрой часто водили родители, но больше всего мне нравилось, когда мы ездили в Ботанический сад, расположенный на Зелёном мысе. Более двух тысяч экзотических растений, собранных со всего мира, прижились на территории в сто десять гектаров, и каждый раз я наслаждался их благоухающими запахами и ароматами.
Мой отец проходил там срочную службу, но женившись на моей маме, рождённой в Батуми польке, он остался на сверхсрочную. Мне было пять лет, когда отца направили служить в Германию (ГДР), в Магдебург. Мама и старшая сестра поехали с ним, а я с бабушкой остался жить в Батуми. Раз в год они приезжали в отпуск, чтобы проведать нас и привезти для меня жвачки и конфеты. Когда я учился во втором классе, мои родители, в очередной раз приехав к нам, переговорили с бабушкой, купили дом в Днепропетровской области, в небольшом районном городке и перевезли туда нас. Из Германии они вернулись, пробыв там шесть лет, и, решив, что за время их отсутствия сын совсем отбился от рук, начали меня воспитывать, но не успел я привыкнуть к их нотациям, как они снова уехали, на этот раз в Лейпциг. Так что своё детство и отрочество я провёл с бабушкой, которая и проводила меня в Советскую Армию после окончания мною металлургического техникума.
Сначала вместе с другом Геной Шаповаловым я шёл в команде, направлявшейся в Фергану в учебку ВДВ, но в последний момент из-за зрения минус один меня перевели в другую команду. Так я попал служить в подмосковье в войска ПВО. А мой друг Гена Шаповалов после учебки оказался в Афганистане в ДШБ (десантно-штурмовой бригаде).
Генка с родителями и малолетней сестрой тоже жил в частном секторе недалеко от моего дома и был высоким, красивым светловолосым парнем спортивного телосложения, с детства бредя десантом. Он даже после десятого класса пробовал поступить в Рязанское гвардейское высшее воздушно-десантное командное училище, но не добрал баллов.
Через полгода службы Генку назначили замкомзвода. А тридцатого мая 1985 года, когда его взвод выполнял боевую задачу по захвату вражеского склада с оружием, они попали в засаду душманов, и Гена, прикрывая отход взвода, геройски погиб.
Когда я узнал о гибели моего друга, то долго не мог прийти в себя. Потом написал рапорт,
Совершенно случайно мне попала в руки книга Александра Проханова (или, может, это было в плане моей судьбы?), из которой почерпнул первую информацию об Афганистане. И у меня появилась идея фикс — попасть в Афганистан, увидеть горы, среди которых остался Геннадий Шаповалов.
В августе 1985 года умерла бабушка, на похороны меня не отпустили, и я разрывался от горя, потому что она была самым близким мне человеком.
В декабре пришло письмо от моего школьного друга Вадима, который попал служить в Литву. Вместе с ним мы подавали документы в Харьковский юридический институт, но нам отказали, предложив поступать после прохождения службы в армии. Вадим писал, что в Москве есть военное высшее учебное заведение, в котором учат юристов.
О Военном институте я тогда даже не слышал, о нём в то время мало кто знал, даже на фасаде контрольно-пропускного пункта вуза на улице Волочаевской не было никакой таблички.
Написав рапорт на имя командира части с просьбой разрешить мне поступать в Военный институт, я неделю ждал ответ, а потом меня вызвали в штаб части.
Полковник Инокентьев внешне оправдывал свою фамилию, которая с греческого переводилась «невинный». Невысокого роста, круглолицый, упитанный, но не толстый, он производил впечатление доброго дядьки. Вот только когда «невинный» шёл по территории части, затихали и прятались даже собаки. Получить от него три наряда вне очереди, это было, по мнению старослужащих, как «два пальца обоссать».
Вот и сейчас он сидел за своим командирским столом и разглядывал меня, стоящего перед ним навытяжку ефрейтора.
— Как служба, товарищ ефрейтор?
— Хорошо, товарищ полковник! — преданно глядя ему в глаза, ответил я.
— А что ж ты тогда поступать в какой-то институт вздумал? Замполит вашей роты говорит, что ты не поступить хочешь, а от службы закосить.
— Отвечать, когда спрашивают!
Я стоял, лихорадочно подбирая слова для убеждения командира в своём желании учиться в Военном институте.
— Никак нет, товарищ полковник! Я до службы хотел стать юристом, а сейчас хочу стать военным юристом!
— Военным юристом, — протянул полковник, — никогда до твоего рапорта не слышал о Военном институте. Даже запрос пришлось делать. Удивительно, но есть такой. Ладно, если окончишь и станешь прокурором, помни моё добро!
Инокентьев взял ручку и на моём рапорте написал: «Согласен. Замполиту полка подготовить документы.»
Июль я встретил в учебном центре ВКИМО.
Документы подавал на юридический факультет, но моего друга Вадима не пропустила медкомиссия, и уже в учебном центре, узнав о Ускоренных курсах и возможности после них поехать в Афганистан, я написал рапорт с просьбой разрешить мне поступать на эти курсы с изучением языка пушту.
После окончания металлургического техникума с красным дипломом у меня были прекрасные знания по многим предметам, но за два года, прошедших с того времени, многое забылось.
Мне надо было сдать первый экзамен (иностранный язык) на пять, и тогда, с учётом моего красного диплома, я поступал в институт, но знание английского меня подкачало…
До экзамена оставалось четверо суток, и обложившись учебниками и словарями английского, я пытался подготовиться к нему.
— Comrade teacher Corporal Sokolov has arrived for the exam. — Эту фразу доклада я учил полчаса.