Тайна cредневековых текстов. Библиотека Дон Кихота
Шрифт:
О Дон Кихоте?
Да, да! Ты не ослышался. О Дон Кихоте. Но только не о литературном персонаже, а о живом, понимаешь, живом человеке по имени Алонсо Кихано, действительно жившем в XVI веке в Испании. Мы сначала с Гогой решили, что старик с ума спрыгнул. Ляпишев об этом Алонсо Кихано, как о ближайшем родственнике, рассуждал.
Воронов еще раз вспомнил, что Ляпишев к годам пятидесяти необычайно начал походить на хрестоматийный образ Дон Кихота. Видно, в этом внешнем облике нашло свое отражение внутреннее состояние Бориса Ивановича, когда он сам достиг возраста Алонсо Кихано. Затем это сходство незаметно исчезло, когда профессор перевалил на седьмой десяток. Именно таким, слегка грузным и неповоротливым, и застал молодой тогда еще студент Воронов
Ляпишев рассуждал в том духе, – продолжил Сторожев, – что суть этого романа, который, по его мнению, лишь по недоразумению принимают за роман в обычном смысле слова, так вот, суть этого произведения человек может постичь лишь после пятидесяти, когда совпадут, по его словам, необходимые временные циклы.
Так, так. Опять мистика.
Как хочешь воспринимай это, Женька, но мы с Гогой, когда во всем разобрались и записи расшифровали, то поверили в это безоговорочно.
Наверное, поэтому Гога твой себе руку в Ленинке и оттяпал.
И тут Воронова словно током ударило. Он невольно еще раз вспомнил про своего университетского товарища Сашку Рычкова. В том случае отрубленной кистью не обошлось. Все сепсисом закончилось. И могилкой преждевременной. Воронов вспомнил, как поразила его тогда, в далеком 1982 году, эта смерть. Рычков, казалось, излучал здоровье: маленький, коренастый, в очках и с дурацкими усиками, которые ему страшно не шли. Почему-то он себя считал человеком бунинской поры, выражался всегда высокопарно и девчонкам не только не нравился, а вызывал легкое отвращение, как сыр камамбер с плесенью. В университете за глаза его прозвали Раков-Сраков, за настырность и туповатость, наверное, и еще за бунинскую таинственность в придачу. Рычков буквально убивал всех своими рассказами о предках-боярах. Скорее всего, предки эти действительно были, но противные усики больше шептали о каком-нибудь парикмахере и явном вырождении, нежели о благородстве. Однако энергии в пареньке было – хоть отбавляй. Как-то они вдвоем на летних каникулах решили прогуляться от Опалихи до музея-усадьбы Архангельское. Это довольно приличное расстояние. Рычков пробежал его как ни в чем не бывало. Затем сделал круг по самому музею и в конце предложил так же пешком вернуться в Опалиху. Вернулись. Сели на электричку. Добрались до Москвы, и будущий открыватель пушкинского автографа побежал от «Рижской» до своего «Аэропорта» на своих двоих, упорно игнорируя услуги муниципального транспорта. И это почти через пол-Москвы! И вдруг такой человек взял и без всяких видимых причин умер. А Гога, если верить Сторожеву, алхимией увлекся и про Книгу рассуждал в клубе книгочеев-гурманов совершенно открыто. Нет ли здесь какой связи? Не сама ли Книга такое с Гогой проделала? И это еще полбеды. Можно сказать, парень отделался легким испугом. Но если Гога Грузинчик чего нахимичил, или, точнее сказать, наалхимичил со своим философским камнем, то последствия могут быть самыми непредсказуемыми. И что, если Книга одной Гогиной рукой не обойдется и потребует в качестве искупительной жертвы чего-то большего?
Пожалуй, ты прав, – продолжил доцент. – Грузинчик слишком уж во все поверил. А не поверить, Женька, никак нельзя было.
Ух! Арсений, у меня даже ото всего этого дух захватывает. Ты хоть покажешь мне, что вам Ляпишев на диктофон нашептал?
Несколько недель спустя. Начало февраля следующего года. Здание старого цирка, арендованное под экстренный съезд увечных звезд шоу-бизнеса
В потоке слов погибал смысл любого слова.
Это был рев океана.
Шум толпы на арене Колизея.
Слабый смысл слегка улавливался в монотонном крике и тут же исчезал.
Каждая увечная звезда занимала в зале то место, которое она считала достойной ее статусу.
В представительской ложе по праву устроилась Примадонна.
Все остальные, которые помельче, заняли места поодаль.
Не обошлось и без скандала.
Решено было охранников в зал не пускать, поэтому звезды выясняли отношения сами, размахивая увечными конечностями. Все это походило на заседание средневековой Боярской думы, где нередко вспыхивали стычки между представителями знатных родов, кому ближе к царственной особе сидеть.
Но еще до начала, до общего сбора вокруг цирковой арены, огражденной мощной металлической сеткой, перед входом в цирк, на улице, возникла проблема с парковкой. Звезды шоу-бизнеса принялись утирать друг другу нос, подкатывая на шикарных «хаммерах», «Кадиллаках», «линкольнах» и «крайслерах», баррикадируя этими дредноутами всю проезжую часть. И без того в переполненной транспортом Москве благодаря великому столпотворению, помимо эпидемии членовредительства, начала распространяться эпидемия автомобильных пробок.
Шум внутри на арене дублировался все нарастающим шквалом автомобильных гудков снаружи.
Сюда же подвалили и толпы фанатов. Они притащили с собой плакаты и выражали свою любовь к звездам громкими выкриками, речовками, свистелками и прочими воплями. Между фанатами на небольшом пространстве перед зданием намечалась самая настоящая Куликовская битва.
Для полноты картины не хватало верховых. И они не замедлили появиться.
Над толпой поплыли небольшие облачка – это был пар, исходивший от мощного лошадиного дыхания. Мороз стоял отменный. Милиционеры в шлемах со стеклянными забралами, верхом на ухоженных лошадях напоминали средневековых рыцарей.
Москва медленно, но верно возвращалась в эпоху раздора и смуты. Сценарий жизни современного города переписывался чьей-то безжалостной рукой.
Как удалось собрать всю эту разношерстную толпу? Ведь у каждой звезды был свой график гастролей, свои агенты, импресарио, своя юридическая служба. Договориться с такой оравой людей было почти невозможно.
Но все усиливающаяся эпидемия членовредительства сделала строптивых звезд необычайно сговорчивыми. Тем более что устроители из издательства «Палимпсест» обещали по системе методолога Щедровицкого быстро найти выход из сложившегося положения. Для коллективного решения проблемы общий сбор был жизненно необходим.
Речь шла о какой-то игре, что-то вроде «Игры в бисер» Германа Гессе, в конце которой в результате общей психотерапии должен был замаячить свет в конце туннеля.
Пришлось подкупить гадалок и личных астрологов. Благо у многих эти служители оккультизма оказались одни и те же. Они-то и давали нужный совет и нашептывали кумирам срочно отложить гастроли, но обязательно явиться в начале февраля в здание цирка на Цветном бульваре, дабы выправить наконец слегка пошатнувшуюся карму.
Артистам же самого цирка и дирекции была предложена такая сумма, что отказаться от нее никак нельзя было. А некоторым атлетам и факирам предложено было и поучаствовать в общем сценарии – за дополнительную плату, разумеется. Администрация цирка решила, что это незапланированное шоу может быть неплохим рекламным ходом, и дала согласие.
Для того чтобы привлечь внимание столь необычных зрителей, для начала на арену выпустили пять свирепых львов, которые с характерным ревом сразу принялись грызть железные сетки, и это слегка утихомирило собравшихся.
Все сели там, где их застал звериный рев, и, как напуганные дети, уже не спорили, а, съежившись, напряженно ждали, что будет дальше.
Затем появился дрессировщик. Ударами хлыста и громкими выкриками он окончательно заставил замолчать не только грозных львов, но и перепуганную толпу. Дрессировщик почему-то был одет наподобие римского легионера: в блестящий шлем и сегментату, кожаную рубаху с нашитыми на нее металлическими пластинками. Особый красный шарф был наброшен на шею, не давая доспехам натирать ее. На плечах лежала ярко-красная короткая накидка. На ногах – металлические поножи и коричневые кожаные сандалии.