Тайна для библиотекаря
Шрифт:
Дверь, ведущая во второй склеп, не была заперта, и здесь действительно оказалось полно больших, чёрных от времени сундуков, откованных железными или медными полосами. Видно было, что сундуки составили сюда, и больше не трогали, что ясно подтверждали и большие нашлёпки-печати из свинца, висящие на проволочках на каждом из сундуков. Я рассмотрел одну поближе — двуглавый византийский орёл и неразборчивая вязь церковнославянскими буквами.
За спиной раздался треск. Я обернулся — Ростовцев ловко поддел ломом крышку ближайшего сундука. Проржавевшие железные петли протестующе заскрипели но всё же подались, и крышка —
Признаться, я ожидал, что из сундука поднимется столб особой, едкой, душной книжной пыли, и даже задержал дыхание, чтобы не отплёвываться и не откашливаться потом. Но нет — уложенные плотно, один к одному свитки, были укрыты сверху истлевшей от времени материей; пыли же не было вовсе — крышка сундука была плотно пригнана и обита кожей, потому ничего лишнего не проникло снаружи в это вместилище мудрости.
Ростовцев откинул в сторону ветхую ткань — она расползалась у него в пальцах — и взял один из свитков. Он хранился в кожаной, прошнурованной по длине тубе, и с торца выглядывали только его края скрученные плотной улиткой. Закостеневшие кожаные завязки не поддались ногтям поручика; тогда он, пыхтя от напряжения, вытолкнул содержимое наружу рукояткой ятагана и развернул бурый пергамент весь в пятнах и потёках, какие образуются от очень длительного хранения.
— Латынь. — прокомментировал он. — Картинки — святые, рыцари с мечами драконы… похоже, что-то духовное.
Сзади неслышно подошёл д'Эрваль.
— Позвольте, мсье…
Он развернул свиток.
— Это рукописная копия «Песни о Роланде». — вынес он вердикт. — Насчёт даты не скажу, но не позже двенадцатого века. Манера исполнения миниатюр ясно указывает на один из монастырей в долине По.
Он аккуратно свернул пергамент. Ростовцев уже протягивал ему следующий, такой же древний, если судить по виду, но намотанный на точёную деревянный стержень с гладкими округлыми рукоятями на концах.
— «Деяния данов» Саксона Грамматика. — определил гасконец. — тут даже указана дата, когда сделана копия — тысяча триста десятый год от рождества Христова, аббатство аббатстве Сакра ди Сан-Микеле, это в Пьемонте[1]. Похоже, в этом сундуке хранятся рукописные свитки европейских авторов.
Он прошёлся вдоль сундуков, трогая орлёные печати, свисающие с петель.
— Я ведь говорил уже, что отец запрашивал учёных мужей из Московского Университета о библиотеке царя? Ему тогда ответили, что не знают, где её искать, но в приложенном к письму списке были перечислены книги, считающиеся безвозвратно утерянными — но которые, возможно, входят в собрание. Это все сорок томов истории Полибия, «Оратории и поэмы» Кальва, соперника Цицерона в ораторском искусстве, о чьих произведениях нет никаких сведений. Это все сто сорок свитков «истории» Тита Ливия — при том, что сейчас известно только тридцать пять, полные, без купюр и сокращений, тексты «Энеиды» Вергилия и комедий «Аристофана и многое другое. Всего в библиотеке было не меньще восьмисот томов и, как было указано в том письме, для их перевозки понадобилось, ни много ни мало, семьдесят возов.
Ну, это, надо думать, вместе с сундуками… — отозвался я. Но да, объём приличный. И как это всё отсюда вытаскивать?
Так и подмывало спросить, сколько всё это
Меня так и тянуло спросить, сколько всё это может стоить. Но — сдержался; время аукционов Кристи и Сотбис ещё не наступило — хотя и тот и другой уже полсотни лет, как основаны и даже успели приобрести некоторую известность в мире любителей антиквариата.
И тут до меня, наконец, дошло. Да ведь мы сделали это! Нашли самое, наверное, известное после Александрийской библиотеки книгохранилище, которое в известной мне реальности Бог знает сколько веков разыскивали легионы исследователей, археологов и всяких там чёрных копателей. И — не нашли, поскольку привезённый из Америки проходческий щит безжалостно размолотил и эти сундуки и их содержимое в труху, не представляющую интереса даже для самых дотошных реставраторов.
«… а гасконец-то недурно разбирается в старинных манускриптах. Вот что значит фамильное хобби…»
Я пошарил в сухарной сумке, нащупывая предусмотрительно запасённую фляжку с коньяком — остатки того, что притащил из Кремля д'Эрваль. Нашёл, извлёк на свет божий, выдернул зубами пробку.
— Право же, господа, за эту находку стоит выпить!
— Что верно, то верно. — отозвался Ростовцев, принимая заветный сосуд. — И скажи Прокопычу, чтобы завёл девчонку и прочих страдальцев в комнату с идолом. Сюда им соваться незачем, а там посидят на скамейках.
— Может, умника этого, который математик, тоже позвать?
— Перебьётся. И пусть Прокопыч им воды даст, что ли. И хлеба. Похоже, нам тут долго торчать.
— Боюсь, что дольше, чем вы полагаете, мсье Никита.
Я обернулся. Гасконец вернул свитки в сундук и рассматривал что-то в дальнем углу.
— Здесь ещё одна дверь. — сказал он. — В нише, вот за этим шкафом. Только очень низкая, трудно будет протискиваться…
Я подошёл. Глубокая узкая ниша, в которой помешалась дверь, больше, чем наполовину загораживал высокий стоячий сундук. Всю нишу роме густо затянуло паутиной, покрытой в свою очередь висячими фестонами пыли. Неудивительно, что мы сразу её не заметили.
д'Эрваль ножнами обмахнул и пыль и заросли паутины. Нашим взорам открылась маленькая железная дверь. Вся она — и металлические листы, и пересекающие их толстенные грубо кованые полосы, и массивные петли и четырёхгранные шляпки заклёпок, каждая размером с блюдце — была покрыта слоем рыжей ржавчины. Притолока, идущая поверху ниши, представляла из себя могучий дубовый брус, весь изъеденный то ли древоточцами, то ли безжалостным временем. А может, и тем и другим. Точно такие же брусья образовывали могучий дверной косяк.
— Н-да, такую ломом, пожалуй, не возьмёшь… — сказал подошедший сзади Ростовцев. Взорвать бы — да нечем. Тут пороха не меньше полупуда уйдёт, да и то, неизвестно возьмёт-ли…
Дверь, может и не возьмёт. — отозвался я, оценивая на глаз мощь и размеры дверных петель и чудовищного висячего замка. — А вот потолок точно обрушится, причём нам на головы. Так что лучше уж ломом.
— Здесь печати, три штуки. — сообщил гасконец. — Одна свинцовая и две восковые, чёрного и красного воска, все закаменели.