Тайна храма
Шрифт:
Никто в ближайшем окружении короля понятия не имел, что за черные кружочки оккупировали поверхность карты. Это была карта мира, явно недавно сделанная. Она являлась очевидной копией старой своей предшественницы. Король предположил, что глава немецкой экспедиции сможет пролить свет на загадочные черные кружочки на ее поверхности, но мой отец лишь развел руками. Копию карты монарх не позволил сделать.
Однако всего через год новая экспедиция Александра Рунге в Южную Америку вновь столкнулась с такой же картой, начертанной на каменной стене в полуразрушенном подземном храме. Отец сделал ее подробную копию. Новая карта содержала рисунки, отсутствующие на копии короля Ирака, которую отец хорошо запомнил.
На одном из рисунков стоял человек, из головы которого исходил луч, уходящий в звездное небо. Другой конец луча принимал ангел с огромными крыльями. Еще одна картинка показывала человека и ангела, парящими среди звезд. Вероятно, это было земное окно для общения с другим миром. Возможно, черные кружки показывали месторасположение этих порталов на Земле.
Из записей я узнал, что отец прошел обряд посвящения в Северной Индии. После ритуала он мог предсказывать события и выбирать „свою“ дорогу. Мне было нечего терять, и я решился пройти тот же обряд посвящения, не зря же отец описал его столь подробно. Честно говоря, я не особенно верил во все эти сказки.
Для проведения обряда не требовался никакой гуру, скорее это напоминало инструкцию к стиральной машине. Я все сделал в точности, как описывалось в его дневнике.
В первые дни после проведения обряда кроме сонливости я не испытывал ничего особенного. Но потом появилось странное чувство тишины, спокойствия и легкости. Это состояние трудно описать. Это примерно то же самое ощущение, когда приходишь на экзамен и знаешь все экзаменационные билеты. Тебе все равно, о чем тебя спросят, но ты ждешь этого момента просто для того, чтобы уйти с экзамена с нужным результатом. Ты не победитель, это просто данность, и тебе немного скучно от всеобщей суеты.
Свои научные работы я стал делить: „для них“ и „для себя“. В университете я занимался привычной работой, а дома полностью уходил в собственные исследования и эксперименты. Мир стал простым и понятным, но в одночасье рухнул, когда я получил письмо Рона. Он написал, что моя внучка Эмма, плоть и кровь Изабель, умирает.
Из дневника отца я знал, что некоторые посвященные могут возрождать угасающую жизнь, но в большинстве случаев жертвуя своей. Моя жизнь была мне не нужна, и я отправился к Эмме.
Жена сына встретила меня довольно холодно, но сам Рон был рад моему неожиданному визиту. Я убедил его, что смогу помочь внучке, и он согласился на обряд ее посвящения, который прошел его дед и я.
К моему сожалению, Мария и Рон вернулись слишком рано и застали меня в процессе ликвидации последствий ритуала. Однако мои усилия были не напрасны, и девочка выжила.
Все больше времени я посвящал изучению дневника отца. Искал старые книги, карты, стал постоянным посетителем букинистических магазинов. Мне открывался новый, невероятный, неизведанный мир.
Мои коллеги в научном мире, так же как и я, жили в плену устоявшихся аксиом, не замечая роли самого человека в стремительно меняющемся мире. Для меня стало очевидным присутствие новых физических законов и положение человека как самодостаточного импланта, внедренного для освоения новой территории.
Самым тяжелым испытанием после смерти жены стала для меня смерть сына. Я снова стал спасаться в работе. Но работа меня не радовала как прежде, и раздражала опека моей персоны со стороны спецслужб. Единственной отдушиной оставались мои собственные изыскания.
К сожалению, я имел неосторожность выдвинуть теорию космического окна и даже обосновать ее. Я это сделал в кругу своих учеников и коллег на одной неформальной вечеринке. К моему удивлению, этой теорией заинтересовались секретные службы.
Я дважды имел беседу с неким господином Коэном, который, как мне показалось, говорил намного меньше, чем знал. Наши беседы были довольно откровенны в той степени, в какой это было возможно. Он легко ориентировался в последних достижениях физики и математики, и было совершенно очевидно, что передо мной незаурядный человек.
Но было в нем что-то неприятное, наверное, его взгляд жесткий и колючий. От него тянуло холодом и пустотой, как из давно забытого старого деревенского погреба.
Из нашей беседы я понял, что не один я занимаюсь теорией портала, и что это интересно правительству США. Но на его предложение поработать в этой области я ответил отказом, сославшись на плохое здоровье. Какой-то внутренний предохранитель не позволил мне согласиться на его предложение.
Я стал более активно интересоваться теми, кто так же, как и я, занимался поиском дверей в другой мир. Пользовался я в основном открытыми источниками информации, но некоторые сведения „подсовывал“ мне господин Коэн.
Мне это стало понятно, когда „случай“ столкнул меня с господином Фулером, считавшим себя последователем Джона Уайтсайда Парсонса. Фулер отчетливо дал понять, что знаком с Коэном.
Про Парсонса я, конечно, слышал, но никогда его не встречал. Это был серьезный ученый, сделавший немало в области технологии ракетного топлива. В его честь даже назван лунный кратер. Он трагически погиб при странных обстоятельствах в 1952 году.
Фулер, как бы между прочим, упомянул, что главной страстью его наставника был поиск связей с другими мирами. Мистицизм привел Парсонса в лоно Ордена Восточных Тамплиеров в 1939 году. В свои двадцать шесть лет он сразу стал восходящей звездой ордена. После окончания войны судьба свела его с Л. Роном Хаббардом, будущим основателем сайентологии. Вместе они занимались магией, и Парсонсу, по его словам, открылся канал космической связи. Но вскоре обстоятельства личного характера сделали их непримиримыми врагами — Хаббард увел у Парсонса его законную жену.
Фулер еще долго смаковал подробности личной жизни Парсонса, пока я, наконец, не спросил его напрямую, чем я все-таки могу быть ему полезен. Он сделал вид, что засмущался, затем извинился, что вынужден ходить вокруг да около.
Фулер признался, что Хаббард и Парсонс особое внимание уделяли нумерологии. После смерти Парсонса осталась загадочная надпись, начертанная на стене его домашнего кабинета: „Лунный свет знаний — 37(0)37“. Все это крайне странно. Ничего мистического в этом числе нет, хотя оно и может рассматриваться как математический фокус.