Тайна и кровь
Шрифт:
— Ни с места! Руки вверх!
Кухарка как заголосить — и все на одной высокой ноте:
— Ай-яй-яй-яй-яй!
— Молчать!
Она еще пуще.
Как не услышали ее визг на лестнице и у соседей, не понимаю до сих пор. Я на нее с револьвером — она бух на пол и давай кататься. Ну, что тут делать? Приказываю ее красноармейцу:
— Сейчас же прикажи ей замолчать. Не замолчит, уложу обоих.
Та сразу и стихла. Я им:
— Марш вперед!
Загнал в какую-то комнатенку и запер. Иду в кабинет. Мне уж было известно, что деньги — в среднем ящике письменного
— Тссс! И они все попрятались сразу… Эх, подлое животное — человек, подлое и трусливое!
Рейнгардт взглянул на часы:
— Скоро пора и двигаться… Пойдемте вниз!.. Вам нужно переодеться.
Мы сошли. Я быстро пригнал себе красноармейскую форму. Рейнгардт мне вручил винтовку и пять обойм.
На веранде он отдал нам приказ:
— Выйдите отсюда по одиночке, разными путями… Сойдетесь на шоссе! На выезде построитесь вздвоенными рядами!
Солнце уже поднялось и золотило стекла окон, купола церквей, лужи мостовой.
Через Охтенский мост, через Пески, мы в ногу шли к Николаевскому вокзалу. Наш шаг был нетороплив.
Среди бела дня, в центре столицы, на глазах тысячи людей 25 человек готовили нападение на вагон с золотом, охраняемый стражей, часовыми, вооруженным чиновником, комиссаром из Смольного.
Я шагал в рядах, и мне было неясно только одно:
— Почему на такое страшное, опасное, безумное дело мы идем днем, а не ночью?
XXVI. «Руки вверх!»
Огромная сила, непонятная и радостная, толкала наши ряды вперед на это безумное и страшное дело. Окруженные равнодушием одних, злобой других, презрением третьих, мы шли в этой красноармейской одежде под предводительством человека в ненавистной для всех форме, в кожаной желтой куртке с ярко красневшим орденом Красного Знамени на груди.
Мужчины, женщины, дети с голодными лицами тоскливо-умоляющим, испуганным взглядом провожали наше загадочное и уверенное шествие.
Пороховые остались далеко позади. Мелькнули Пески. Рейнгардт подвел нас к тихой улице, носящей имя «Полтавской победы». Путь шел вниз. Странная дорога! Ведь можно было пройти прямо.
— Взвод, стой!
Голос Рейнгардта:
— Смирно!
Пред нами — Трофимов:
— Сколько у вас винтовок?
— Одиннадцать.
— Н-да… Надо бы побольше.
Молчание. Трофимов обходит строй. Всматривается в лица. На ходу быстро жмет руку. Задает отдельные вопросы:
— Гардемарин?
— Есть.
Так вот о какой организации он говорил мне в номере гостиницы нашего Экономического общества!
Трофимов
— Сколько винтовок у вас на квартире?
— Тридцать две, — ответил Рейнгардт.
— Сейчас я отряд распущу. Но раньше я должен вам обоим сообщить, что произошли некоторые изменения. Последняя разведка принесла новые сведения. Во-первых, теперь вагон стоит на третьем пути. Вся охрана помещена в железнодорожной будке. Часовых по-прежнему — двое. Но посты их изменены: сегодня один часовой стоит у будки и другой — у вагона. Все это вы должны запомнить отчетливо.
— Слушаюсь.
Трофимов подошел к отряду. Он улыбнулся и начал:
— Товарищи!
И та же улыбка пробежала по всем лицам.
— Прошу вас сейчас разойтись. Весь сегодняшний день старайтесь быть незамеченными, нигде не собирайтесь вместе. Сюда, вот на это самое место, вы прибудете в 10 часов 30 минут вечера.
Он вынул часы:
— На моих без 10 минут час. Проверьте ваши часы!
Он оглядел отряд и бросил отрывисто и ласково:
— С Богом!
Втроем мы медленно шли и говорили о плане нападения. Трофимов был уверен, что все пройдет без осложнений, без крови и жертв. Рейнгардт держался другого мнения. И он полагал, что охрана не очень надежна, и красноармейцы не будут подставлять свой лоб и рисковать жизнью. Но Рейнгардта смущало другое: в вагоне находились чиновник и комиссар. Эти могли оказать сопротивление.
— Я не говорю, — объяснял он, — что это опасно. Я только предвижу возможность жертв. Впрочем, и это — пустяки. Лес рубят — щепки летят….
Рейнгардт обратился ко мне:
— А за винтовками придется съездить вам. Сам я должен сейчас отправиться по делам. Приходите ко мне в Манежный переулок. Там заберете недостающие винтовки и привезете их сюда. У моей квартиры вас будет ждать Кирилл.
Мы простились. Рейнгардт вскочил в трамвай, а я несколько минут стоял и внимательно следил за тем, как тихо и задумчиво шел к Николаевскому вокзалу Трофимов, опустив голову и глубоко засунув руки в карманы солдатской шинели без погон.
И в этой походке, как раньше в отдельных словах, взгляде глаз, ласковом похлопывании по плечу я улавливал, я чувствовал какое-то волнение за нас и нашу судьбу.
Я невольно улыбнулся:
— Милый, странный человек! Он думает о нас, как будто сам он застрахован от кровавых случайностей, от ареста и смерти.
В 10 часов вечера мы выносили с Кириллом винтовки и клали их в пролетку. Кирилл сел на козлы, и легкой рысцой мы покатили по Знаменской.
Вдруг кто-то схватил лошадь под уздцы. Мы остановились.
Пред нами стоял человек в красноармейской шинели, в папахе, заломленной совсем назад, а из-под нее выбивались пряди длинных волос. Я опустил руку в карман за револьвером.
— Куда везете оружие, товарищи? — спросил красноармеец.
— А вам какое дело?
— Если спрашиваю, значит, есть какое-то дело.
— Да вы сами-то кто такой?
— Я-то?
— Да, вы-то.
Я чувствовал, как во мне разгорается раздражение. В голове мелькнуло решение:
— Уложить на месте!