Тайна Иерихонской розы
Шрифт:
Я опустила глаза. Хорошо, что она это сказала. Не Шеда Хертстона я считала виновным, и, по-моему, она это подозревала.
— Мисс Коррин, — рискнула я, — мне хотелось бы еще кое-что обсудить с вами по этому поводу.
Она вдруг вздохнула.
— Тогда давайте пройдемся, ладно? Не могу думать, стоя на месте.
Мы завернули за дом; нам в лицо дунул легкий ветерок, но прохладней все же не стало. Я продвигалась медленно и с трудом — ведь без костылей я ходить начала только час назад. Если уж я собралась сегодня уезжать, то придется как-то обходиться без них.
— Как вы думаете, вы когда-нибудь
— Когда-нибудь, но не скоро, — сейчас мы подошли к большому дубу и кустам, служащим как бы входом в лесок, с его высокими деревьями и зыбкой почвой. Я остановилась, сомневаясь — очень не хотелось снова туда входить. Коррин заметила мою нерешительность.
— Давайте немножко охладимся в тени, если, конечно, этот запах еще можно переносить. Эта жара просто ужасна. Терпеть не могу, когда одежда на мне мокрая.
Мы прошли немного дальше, туда, где деревья росли не так густо, и продвигаться было легче; ноги увязали в мягкой почве. Коррин шла впереди меня. Неожиданно она обернулась и посмотрела на меня.
— Будете вспоминать меня, когда вернетесь в Нью-Йорк? — ее голос звучал как-то задумчиво. — Хотелось бы мне уговорить Эмиля отпустить меня с вами, просто в гости. Это должно быть так интересно. Здесь все так постыло и буднично, что мне кажется, я умру так и не пожив. Я завидую вам, Гэби.
— Миссис Коррин, зачем вам мне завидовать? Так очевидно, что мистер Эмиль вас очень любит… Это вам следует завидовать. Если у вас есть для чего жить, то жизнь для вас никогда не кончится. У вас здесь дом, семья… А я… — я взглянула на зеленые кроны деревьев наверху, которые сейчас казались почти черными, — вернусь я теперь в Нью-Йорк или нет — все будет теперь не так, как раньше.
— А вам ведь действительно придется уехать… — она сказала это так, как будто только что в это поверила. — Мне всегда казалось, что если вы с Джоном поженитесь, то вы уговорите его жить в Нью-Йорке.
— В таком случае вы слишком переоценивали мой дар убеждения. Джон никогда бы не уехал из Уайт-Холла, да я бы никогда и не стала его просить.
Казалось, она обдумывает услышанное.
— Мы все стремимся добиться того, что бы сделало нашу жизнь красивее. Что касается меня — то я ненавижу это место, так уж я устроена. Иногда даже бывали моменты, когда мне хотелось, чтобы все здесь сгорело дотла. Посмотреть бы на это зрелище!
Я сморщилась: отвратительный запах становился все сильнее и сильнее.
— Мне не нравится это место. Оно вселяет в меня ужас, кажется таким зловещим…
Ее губы разомкнулись, и она беззвучно засмеялась.
— Из-за этого? — она шагнула к луже и постояла там, глядя вниз, перед тем как отойти. — Здесь вся земля раньше была вот такой, — она снова взглянула на злосчастную яму. — Такая же зыбкая и вязкая. И таких ям было много, просто остальные засыпали или заложили досками, чтобы никто не упал. Думаю, они оставили это место нетронутым как реликвию. Когда мне было двенадцать, моя подружка упала сюда. Не переживайте, ее мама успела прибежать и вытащить ее. В то время я хотела, чтобы она совсем провалилась, вместе с ее высокомерным характером. Ее отца тогда должны были выбрать губернатором штата… Гэби, дорогая, не смотрите на меня так! Я была всего-навсего ребенком, да к тому же еще и завистливым.
— Нужно с этим местом что-то сделать, — пылко сказала я. — Оно ужасно, Коррин?
— Хорошо, — она посмотрела на меня. — Больше не буду болтать. Вы для чего-то меня позвали, сказали, что хотите поговорить. Я чем-нибудь могу помочь? — в ее глазах вдруг зажегся интерес, и от этого они стали казаться еще больше.
— С чего бы начать… Дело такое… — я засомневалась.
— Какое такое?
— Такое тонкое.
Она внимательно на меня посмотрела, как будто пытаясь прочитать мои мысли. Потом быстро повернулась и сделала несколько шагов. Я последовала за ней. Казалось, она знает, что я собираюсь сказать: обвинить ее мать. Мы почти совсем подошли к трясине, и ужасный запах бил в нос, но я не обращала на это внимания, сосредоточившись на более важном.
— Гэби… Вы ведь знаете, да? — нарушила тишину Коррин. Ее голос звучал глухо. — Вы догадались или наверняка знаете?
Мне не нравилось нарастающее чувство беспокойства, к которому добавлялось еще и неприятное ощущение в желудке из-за отвратительного запаха.
— И то, и другое, — ответила я. — Во-первых, письмо, которое на самом деле написала Лаурин, потом записка, которую якобы написала она… Но когда я попалась в капкан — я поняла наверняка.
— А… — ее дыхание вдруг сделалось частым и тяжелым.
— Очевидно, было, что кто-то подложил эти лепестки так, чтобы их обязательно нашли. Только один человек способен был сделать это. Это было неприятным заключением, но, к сожалению, других не было. Как бы мне хотелось, чтобы это был кто-нибудь чужой, Коррин, я представляю, как вы должны себя чувствовать…
Натянутая, деревянная улыбка появилась у нее на лице и тут же исчезла, не оставив и следа.
— Я знала, что вы догадаетесь рано или поздно. Ну а теперь, когда вы знаете, что вы собираетесь с этим делать?
— Мисс Коррин, что-то нужно делать, — с жаром сказала я. — Кого-то нужно поставить в известность, мы не можем это просто так оставить. Неужели вы не понимаете, что это необходимо, даже, несмотря на то, что вы чувствуете? — Я вдруг как-то успокоилась и вздохнула. — Чего я не понимаю, так это, почему? — я взглянула на нее, в надежде получить ответ. — Почему? Какова была причина этой ненависти? Я могу еще понять, почему ваша мать могла чувствовать такое к вам: она долго с вами жила, и у нее могли появиться какие-то идеи, по почему я? Я ведь едва с ней знакома.
Мои вопросы повисли в воздухе; она повернулась, и я увидела ее лицо. Инстинктивно я напряглась. Она издала сухой короткий смешок.
— Вы знаете все это, и все же у вас хватает духу разговаривать со мной об этом? Просить меня встретиться с вами и обсудить это?
Веселье в ее голосе озадачило меня и насторожило. Она казалась мне добропорядочной, но это было всего-навсего очарование.
— Дорогая Гэби, я недооценивала вас.
— Мисс Коррин, — перебила я, заметив, что она была близка к истерике, — я сочувствую вам и понимаю, как для вас это тяжело, особенно то, что вы вынуждены носить это в себе и не можете ни с кем поделиться. Но теперь все кончено. Все это зашло слишком далеко, — я смягчила тон. — Вы понимаете, что если ваша мать совершает такие поступки, то она опасна для общества. Ей нужна помощь.