Тайна Иеронима Босха
Шрифт:
— Ну хорошо, хорошо. Надо подумать. Но что в этом послании необычного? Кто-то в XVI веке нарисовал знак Венеры, замазал его краской в надежде, что когда-то в будущем найдут метод сделать знак видимым. Зачем такие сложности? Не являются ли все эти знаки, буквы, линии и я не знаю что еще обычными штрихами, которые можно обнаружить на каждой второй картине под слоем краски?
— Возможно. Тем не менее нельзя отрицать, что Грит Вандерверф лучше меня ориентируется в них. Вряд ли они случайны.
— А вы подбрасываете ей крохи информации.
Небриха кивнул
— Наживка. Я хотел узнать, насколько хорошо она информирована. Вы не обратили внимания, что Вандерверф обладает огромными знаниями? Мне потребовалось сорок лет, чтобы так продвинуться.
— Вы сейчас подумали об адамитах.
— И о них тоже. И о Якобе ван Алмагине. Что за тайну хотел открыть нам патер Берле? Нужно еще раз спросить его об этом.
Антонио де Небриха тяжело вздохнул. Кайе чувствовал, что коллега борется с собой. Пригласить патера к себе, чтобы расспросить его, весьма рискованно — ведь он может окончательно уничтожить картину.
В этот миг раздался сигнал передатчика. Кайе вздрогнул и потянулся к уху. Тут же вынул микрофон, чтобы коллега тоже мог слушать, и подозвал его к себе. Голос на другом конце провода звучал тихо и искаженно:
— Сеньор Кайе, поступил звонок из комиссариата, они посылают к нам комиссара Риверу.
— Зачем?
— Следить за порядком.
— Хорошо, впустите. Проверьте удостоверение и лично приведите его ко мне.
— Слушаюсь, сеньор.
— Хорошо.
Кайе нахмурился:
— С чего бы это? Уловка страховой компании? Теперь придется принимать гостя. Вообще-то это дело руководства музея. Я просто реставратор.
Последние слова Кайе пробурчал совсем тихо. Неожиданно он поднял голову и кивнул Небрихе, который уже собирался уйти:
— Останьтесь, Антонио. Еще один вопрос. Меня весьма интригует то обстоятельство, что прежде я никогда не встречал имени Петрониуса Ориса. Я просмотрел разные справочники. Ничего. Если утверждения Берле верны, у этого художника были собственные произведения. Вы что-нибудь о нем знаете?
— Нет, никогда о нем не слышал. Впрочем, тут нет ничего необычного. Школы живописи поставляли специалистов, которые овладевали такими тонкостями, как складки платья или растения, рисовали задний план или архитектуру. Это экономило время, и художник мог сосредоточиться на другом. Чаще всего ученики и их помощники оставались неизвестными. Возможно, мастер Босх использовал Петрониуса Ориса именно для таких работ, а когда подмастерье покинул его мастерскую, он продолжал делать то же самое у других художников, и о нем ничего больше не слышали.
Кайе слушал внимательно. Тот факт, что Петрониус Орис бесследно исчез в анналах истории, беспокоил его. Он должен был оставить след в истории искусства, даже если стал жертвой инквизитора. Но тогда не было бы рукописи. С другой стороны, вообще нельзя быть уверенным, что вся история — не игра воображения сумасшедшего патера.
— Петрониус Орис писал портреты, Антонио.
— Или его использовали для других работ. Я часто думаю о том, что необузданная фантазия «Сада наслаждений» требовала усилий нескольких мастеров. Возможно, Орис поставлял идеи для картины. Возможно, некоторые образы созданы не Босхом, а подмастерьем. Поставщик кошмаров!
— Слишком много всяких «возможно», — прервал друга Кайе. — По-моему, мы снова гадаем на кофейной гуще. С таким же успехом я мог бы прочесть роман.
— Возможно, — проговорил Небриха, сорвал листок со стены и вышел из мастерской.
Кайе решил встретить комиссара. Кроме того, он хотел еще раз взглянуть на картину. Знак Венеры — прямо в центре ада?
II
Кайе вошел в мастерскую и застыл на пороге. Перед «Садом наслаждений» кто-то стоял. Реставратор не сразу узнал Грит.
— Грит! Как ты вошла сюда? Что ты здесь делаешь?
Женщина обернулась и с улыбкой показала пропуск, на котором красовалась ее фотография.
— У меня есть специальное разрешение руководства музея.
Кайе не находил слов.
— Я говорила вам, что смогу быть полезной, если патер Берле действительно прорвется к картине. Возможно, мне удастся удержать его от совершения преступления.
Женщина улыбалась слишком приветливо и широко. Кайе молчал — ведь раньше сюда мог пройти лишь тот, о ком реставратор договорился с руководством музея. Кайе по радио спросил охрану, проверяли ли они Грит Вандерверф.
Грит, казалось, не слышала вопроса. Она повернулась к картине.
— Разве не восхитительно? Райский сад! Люди в нем и то, как они резвятся и излучают восторг… Над картиной витает дух довольства и радости.
Грит взяла Кайе под руку, но тот по-прежнему молчал.
— Не будь глупым, Михаэль. Если бы я попросила тебя, ты бы ответил отказом. Ведь так?
Реставратор кивнул, не в силах противиться. Однако в нем зрел гнев: Грит открыто соблазняла его.
— Я хочу кое-что прояснить: пока патер Берле на свободе, здесь никто не должен находиться, кроме меня и Небрихи!
— О, ты превратился в охранника. Это что, продвижение по службе?
В Кайе все кипело. Ирония Грит Вандерверф переполнила чашу терпения реставратора. Голос его стал резким.
— Ты что, думаешь, я влюбленный идиот и меня легко обвести вокруг пальца? Речь идет о большем, чем твои соблазнительные формы. Черт побери, ты не могла придумать ничего лучшего, чем подрывать предпринятые мной меры безопасности?
Грит отпустила руку Кайе и испуганно посмотрела на него:
— Что с тобой?
— Что со мной, что со мной! — Голос Кайе срывался. Он попытался взять себя в руки и принялся ходить взад-вперед. — Кто-то пытается уничтожить картину, которую я считаю гениальной, а ты смеешься надо мной. Ты можешь хоть на минуту подумать о шедевре Босха, а не своем психологическом бреде?
— Лучше бы тебе взять свои слова обратно! — прошипела Грит и, повернувшись, направилась к выходу.
Кайе и сам испугался. Он уже сожалел о приступе гнева. Пока Грит Вандерверф двигалась к выходу, реставратор раздумывал, не извиниться ли ему.