Тайна императорской канцелярии
Шрифт:
Посторонний человек, услышав подобную фразу, наверняка подумал бы о будущих любовных утехах парочки влюбленных. Но мне-то намек был более чем понятен: речь шла о том, чтобы никто не помешал нам посвятить время изучению вновь обретенных сведений.
Наученный горьким опытом, провизией на обратную дорогу в Санкт-Петербург я запасся основательно. На оставшиеся белорусские деньги приобрел в привокзальном буфете несколько пирожков, чай в пакетиках, сырки, круг краковской колбаски и прочую дорожную снедь. Я не без оснований полагал, что спать нам этой ночью придется не слишком долго. Прежде всего следовало
И едва мы заняли свои места в купе, я демонстративно извлек из кармана исписанный собственными каракулями билет и принялся его рассматривать. Мой маневр незамеченным не остался. Сандрин достала телефон и, деловито понажимав какие-то кнопки, тоже уставилась в экран. Но вскоре мне стало понятно, что прочитать что-либо она не в состоянии: и без того мелкие буквы с портрета на крохотном экранчике телефона казались теперь вообще трудноразличимыми закорючками.
– Может, все же объединим наши усилия? – положил я свою копию текста на столик. – Что толку думать в одиночку? Знаешь русскую пословицу? Одна голова хорошо, а две лучше!
– Ладно, – раздраженно захлопнула телефон Сандрин, – давай размышлять совместно. Знаешь, что меня прежде всего зацепило?
– Сгораю от любопытства.
– Довольно откровенный намек на нечто золотое, причем такое, что спрятано в неком тайном месте.
– И где нее этот намек? – подвинул я ей исписанный билет.
– Да вот же, – постучала она пальцем по бумажке, – в предпоследнем куплете: «Не мешкай боле, вот она! Могила рыцаря д'Ора». Рыцаря д'Ора! – с нажимом повторила Сандрин. – То есть рыцаря, которого зовут «Золото»! А слово «могила» говорит о том, что это именно выкопанная в земле яма, а не естественная пещера или, допустим, дупло.
– И это все? – удивился я. – Ерунда! Для красного словца чего только не напишешь. К тому же, яснее ясного, твой прадедушка был тот еще стихоплет. Может быть, он и брал пример со знаменитых поэтов своего времени, но делал это не слишком умело.
– Но согласись, – замахала Сандрин перед моим носом пальчиком, – там и других намеков предостаточно. Взять первые нее строки. О чем он пишет, когда говорит о семи недвижных телах на берегу реки? Совершенно понятно, что речь идет о тех семи бочонках, которые были вынуждены оставить французские гренадеры! Да, кстати, поясни, пожалуйста, значение слова «внемлить». Что означает этот призыв – «внемли слов моих»?
– Внемлить, – напряг я свои мозговые извилины, – слово довольно старое и почти вышедшее из употребления. Оно означает принимать чьи-либо слова к действию, изъявить готовность следовать им.
– Ага, – обрадовалась Сандрин, – вот оно как! Значит, в своем небольшом стихотворном сочинении дедушка Константин прямо призывает следовать его словам неукоснительно. Иными словами, он призывает если не саму Лидию, то ее сына – точно, ехать в указанное им место и отыскать спрятанное золото.
– Я так понимаю, что перед Второй мировой он был твердо уверен, что какая-то часть того золота все еще лежит в тайнике! –
– Но ранее-то он жил на территории России! – с жаром возразила Сандрин.
– Ты считаешь, именно поэтому он мог назвать этот город родным? – усомнился я. – Впрочем, тебе виднее, ты же изучала родословную своих предков.
– А ведь и действительно, – обхватила щеки ладонями француженка. – Никак Константин Олегович не мог написать о том, что именно Невель его родной дом. Ведь семья его отца жила в Колпино вплоть до эмиграции, вернее сказать, бегства. Но Владимир Ивицкий или его сын Алексей вполне могли называть Невель своим домом. Ведь не зря нее дело о нападении в имении Костюшки вел полицейский чин именно из того города!
– Действительно, – озадаченно шлепнул я себя по лбу, – как же я мог позабыть этот момент?! Значит, и стихи эти принадлежат вовсе не Константину. Да, да, именно так и получается! Вот оттого они так коряво и звучит для современного уха. Ведь их наверняка написали задолго до его рождения. Может быть, их некогда сочинил его дед, или даже прадед. Он же их только помнил, заучив по какому-то не дошедшему до нас источнику. Но когда роду, ввиду приближения мировой войны, стала грозить реальная опасность, он поделился этим знанием с сестрой.
– Наверняка еще и с-младшим братом, – с тоской в голосе добавила Сандрин.
– Точно, точно, – поддержал я ее, – он запросто мог это сделать!
– Давай тогда подведем некоторые итоги нашей поездки, – предложила она, вожделенно поглядывая на пакет с едой.
– Первое, – подняла девушка вверх большой палец, – мы можем быть уверены, что вплоть до Второй мировой значительная часть клада гренадера все еще не была востребована. Второе, -выставила она и указательный палец, – вероятность того, что они все еще находятся вблизи города Невеля, составляет примерно 66 процентов из ста.
– Что так?
– Это же естественно, – выложила Сандрин из пакета три пирожка. – Весьма вероятно, что о нашем кладе знали всего трое. Сам Константин, – подвинула она ко мне один из них. – Его сестра Лидия, – второй комочек теста последовал вслед за первым. – И младший брат Мартэн, – третий пирожок был накрыт ее ладонью, но с места не сдвинулся. – Первые два человека никак не могли извлечь золото. Сам Константин погиб на войне. Лидия, как мы недавно узнали, тоже не занималась поисками. Трудности послевоенной жизни, всевозможные переезды, преждевременная смерть мужа… Нет, ей было не до того. К тому же она могла позабыть о той карточке или попросту не принять всю эту историю всерьез. А вот с Мартэном Олеговичем дело обстоит сложнее.
– Есть какие-то сведения, что он занимался этим делом?
– В том-то и дело, что нет. Повторюсь: его имя как-то совершенно исчезает из нашей семейной историографии. Но поскольку происходит это именно во время войны, – задумалась Сандрин, – то можно предположить, что дедушка Мартэн каким-то образом сотрудничал с немцами. Может быть, даже воевал на их стороне.
– А не мог он поступить на службу к немцам и попроситься в СССР, чтобы, так сказать, под шумок заняться поисками золота?