Тайна Jardin des Plantes

Д’Этьен Д’Орв Николя

Габриэлла поднялась и подошла к огромному, во всю стену, окну из цельного стекла.

Отсюда, с семнадцатого этажа, вид был фантастический. Различимые вдалеке Пантеон, Сорбонна, Валь-де-Грас и Сальпетриер неудержимо приковывали к себе внимание Сильвена. Университет и обе старинные больницы казались каким-то некрополем, золотые купола которого отчетливо выделялись в весеннем ночном небе. Но Габриэлла не на них смотрела.

Он был там, раскинувшийся на месте древнего русла Сены. Со своими лианами, папоротниками, дикими животными…

— Я часто думаю о Ботаническом саде, — прошептала Габриэлла.

Сильвен

ничего не ответил — лишь снова наполнил свой бокал и присоединился к ней.

— Почти каждый вечер, — прибавила она.

— Это не болезнь, — прошептал Сильвен, в свою очередь прижимаясь лбом к стеклу.

Габриэлла редко предавалась ностальгии. Когда она вспоминала Ботанический сад, то всегда говорила о нем в прошедшем времени.

Воздух за окном был теплый. На западе еще виднелась бледно-розовая кромка заката, остальная часть города уже окуталась темнотой, в которой, словно светлячки, горели тысячи окон. Теперь по вечерам парижане предпочитали сидеть дома, опасаясь террористов. Лучше всего была видна Эйфелева башня, похожая на гигантскую игрушку, сплетенную из золотой проволоки, — идеальная цель для теракта… Колокольни Нотр-Дам, Сен-Сюльпис, Сен-Эсташ и Сен-Жермен-де-Пре, эти древние каменные громады, также не представляли никаких трудностей в качестве объектов разрушения — взрыв бомбы любую из них мог легко уничтожить. Но эти апокалипсические размышления делали панораму Парижа еще более восхитительной.

— А как там дед? — вдруг спросила Габриэлла принужденно-небрежным тоном, словно вспомнив о какой-то забытой мелочи.

Сильвен колебался, стоит ли рассказывать ей о недавних событиях — об исчезновении белых обезьян, о странностях в поведении Жервезы и Любена… По идее, это означало бы нарушить их с Габриэллой соглашение.

(«Мне нужны только воспоминания, ангел мой…»)

Не оттого ли встречи с Габриэллой почти не доставляли ему страданий? Он и она жили в своем общем прошлом и не строили никаких планов на будущее — словно пребывали в некой резервации памяти… Конечно, они говорили о недавних взрывах, Габриэлла даже сообщила ему некоторые сведения, касающиеся ее личной жизни: бывшая жена Филиппа, работавшая в «Конкор-Лафайетт», погибла, и он был страшно этим потрясен. Но и эти события уже стали частью прошлого… Так что Сильвен предпочел ответить уклончиво:

— У него все в порядке. Стареет, конечно, как и все…

— А-а…

Сильвен почувствовал, что краснеет.

— Почему бы тебе не зайти его проведать? — спросил он. — В конце концов, после двенадцати лет…

Удар в пустоту… Он так и предполагал.

Габриэлла пожала плечами. Двенадцать лет молчания, вопросов без ответов, деланого равнодушия, мертвых писем… Но Сильвен уважал ее решение.

Он осторожно протянул руку и кончиком пальца провел вдоль ее щеки.

Габриэлла вздрогнула.

— Мне тебя не хватает, — признался он.

Габриэлла прижала к своей щеке ладонь Сильвена и поцеловала ее. Затем мягко его отстранила.

— Нельзя вечно оставаться пленником собственного Детства, Сильвен, — произнесла она с глубокой нежностью, рисуя узоры на запотевшем от их дыхания стекле.

Он не знал, что ответить. Конечно, Габриэлла права, но что же они делают здесь, если не пытаются оживить свою умершую юность?

— Твои воспоминания превращают тебя в раба, — продолжала молодая женщина. —

Ты не можешь освободиться от власти Ботанического сада. Это сильнее тебя. Это у тебя в крови…

— Может быть… — ответил Сильвен, опуская глаза.

В этот миг он снова пережил во всей полноте исчезновение Габриэллы. Живо представил опустевшую комнату, где не осталось ни вещей Габриэллы, ни ее души… Этот внезапный отъезд, резкий как пощечина… Это отсутствие новостей на протяжении месяцев — кроме коротких, регулярно приходящих записочек: «Не волнуйтесь, со мной все в порядке»… А потом — глухой голос Любена, звучавший без всякого выражения, без всякого упрека:

— Я получил письмо от Габриэллы. Она живет в Париже. Вышла замуж. Она больше не хочет нас видеть…

Габриэлла и Сильвен долгое время молча стояли у окна, глядя на панораму Парижа. Наконец Габриэлла открыла узкую стеклянную дверь, расположенную сбоку от окна, и они вышли на балкон. Их тут же окутал теплый весенний воздух…

Здесь, на холмах Бельвилля, воздух был гораздо чище, чем «внизу». Он был свежий и будто даже чуть покалывающий, как в горах. Они словно бы стояли на островке, обломке древнего Бельвилля — древнего города, раскинувшегося на холмах над Парижем, среди полей, садов и виноградников…

Снизу доносился отдаленный городской шум. На миг Сильвен представил себе огромного спящего дракона…

Габриэлла прислонилась к перилам, простирая руки над городом.

— Ты все еще встречаешься со своей сиреной? — неожиданно спросила она.

Сильвен вздрогнул. «Я и правда рассказываю ей все!» — с некоторым сожалением подумал он, вспоминая, что в конце каждой встречи он изливал ей душу (чему вдобавок способствовало вино). Никому больше он не рассказывал об этих никогда не завершающихся ничем более серьезным встречах, в сумерках, возле древнего амфитеатра, с женщиной, о которой он ничего не знал.

— Да, иногда… — ответил он.

Габриэлла печально улыбнулась:

— И это делает тебя счастливым?

Сильвен пожал плечами и отвел глаза.

Для того чтобы чувствовать себя счастливым, нужно что-то другое. «Как вообще можно быть счастливым в этом мире, который стоит на краю гибели? — подумал он. — В городе, где повсюду гремят взрывы и люди сходят с ума?» Однако ответить на этот вопрос Габриэллы было бы не слишком уместно… Это был почти рефлекс, который он перенял от Любена: оберегать ее от реальности внешнего мира (именно потому, что Габриэлла не желала мириться с этими ограничениями, она в конце концов и уехала). Именно поэтому, глядя на сверкающую в ночи Эйфелеву башню, Сильвен сказал:

— Сирена позволяет мне забыться. Подумать о чем-то другом…

Он замолчал, не зная, как продолжить. О чем «другом»? Сильвен ничего не знал об этой ночной нимфе. Нужны ли ему их объятия? Всегда ведь можно избавиться от избытка напряжения в одиночестве — это и быстрее, и безопаснее…

— Так что, она делает тебя счастливым? — повторила Габриэлла печальным тоном.

Сильвен почувствовал в этом вопросе некую агрессию — хотя в голосе Габриэллы не было ни следа обиды или гнева. Но все, что исходило от нее, как бы становилось более значительным, более волнующим. Отстранившись от перил, Сильвен машинально прошелся по балкону. Затем сказал: