Тайна кода да Винчи
Шрифт:
Макиавелли не отрываясь следил за печальным лицом Леонардо. Когда городской совет наконец оставил его в покое и позволил сесть за стол, секретарь озабоченно спросил, наклонясь к самому уху мессере:
— Вы хорошо себя чувствуете, мессере да Винчи?
— Да-да… — тихо ответил тот, разламывая маленький ржаной хлебец.
— Что-то не так? — настаивал секретарь.
Леонардо попытался улыбнуться, но глаза его оставались печальными и даже несчастными. Уже три человека со скрытым злорадством и слащавой любезностью, спросили его, что он думает о новой
Последние несколько дней да Винчи не мог думать ни о чем другом, лишь об этом Давиде. И теперь, сидя на пиру в свою честь, он невольно ловил обрывки разговоров.
— Он изготовил его из цельного куска мрамора…
— Испорченного!
— Тот лежал на складах Мария дель Фьоре двадцать лет…
— Никто не мог использовать эту глыбу…
— Никто не мог…
— Микеланджело, вне всякого сомнения, величайший скульптор…
— Микеланджело величайший…
— Микеланджело…
Тонкий, вкрадчивый голос Пьетро Содерини вывел Леонардо из задумчивости.
— Мессере да Винчи, мы просим вас, как гения и великого знатока пропорций, принять участие завтра в совете. Вы, конечно, уже видели статую Давида, которую изваял Микеланджело? Дело в том, что она слишком велика для любого из дворцов и церквей Флоренции. Мы бы хотели поставить ее на улице. Возможно, на какой-нибудь площади. Ваше мнение было бы ценно для нас. Завтра, в два часа пополудни, вы окажете нам честь?
— Да-да… конечно, — кивнул Леонардо.
Тут Макиавелли понял, почему мессере да Винчи так тих и печален.
— Труд скульптора, — заметил Макиавелли как бы невзначай, — сродни работе поденщика. Он проводит целый день в грязи и мраморной крошке. И похож на пекаря или каменщика. В нем нет изящества. Его задача — просто отсечь от каменной глыбы все лишнее. Ему никто не постичь тонкой игры света и тени, мистики цвета, умения сделать плоское объемным.
— Да, — Леонардо вздохнул, — пожалуй, вы правы. Живописец работает в чистоте, тишине и уюте. В красивой одежде, среди прекрасных вещей…
Неожиданно за его спиной раздался резкий и громкий голос:
— Я не боюсь грязной работы, мессере Леонардо.
Да Винчи обернулся и встал.
— Приветствую вас, мессере Буонаротти.
— Приветствую.
Неожиданно Микеланджело протянул да Винчи руку.
Макиавелли с удивлением наблюдал за их пожатием. Похоже, Микеланджело намеренно сдавил ладонь Леонардо с такой силой, на какую только были способны его длинные узловатые пальцы, привыкшие к молотку и долоту. Однако встретил неожиданное сопротивление.
— Учитель может согнуть подкову двумя пальцами, — жеманно шепнул на ухо секретарю Салаино, разряженный как райская птица по случаю праздника. — Остановите их, мессере Макиавелли, они друг другу кости поломают.
— Синьоры, я полагаю, довольно, — мягко сказал секретарь.
Микеланджело сверкнул черными глазами
— Он довольно уродлив, оттого злобен, — сказал Салаино, посмотрел на свои ногти. — Я слышал, что лекарь, помогая его матери разрешиться от бремени, тянул его за голову. От этого у него один глаз так и остался ниже другого. И горб. Думаю, в этом причина его необыкновенной силы. Горбуны обычно наделены ею сверх меры. Впрочем, он вряд ли способен одолеть вас, учитель, в рукопашном бою или на шпагах. Сила без достаточной ловкости…
— Хватит, Андре, — мягко остановил его Леонардо. — Он великий художник. Не смей так говорить о нем.
Салаино кокетливо пожал плечами и приложил к носу розу.
— Пожалуй, мне пора, — да Винчи вздохнул.
— Уже?! — почти одновременно воскликнули Бельтраффио и Салаино. — А как же танцы?
— Вы оставайтесь, совсем не обязательно вам лишать себя веселья из-за меня, старика. Я быстро утомляюсь от таких блестящих собраний, — Леонардо взял Андре за плечи и усадил его обратно.
Макиавелли открыл рот, чтобы попросить да Винчи остаться, но тот жестом остановил его.
Когда Леонардо вышел из палаццо Веккьо, на улице накрапывал мелкий дождик. Надев берет и завернувшись в плащ, да Винчи отказался садиться на коня и направился в сторону дома пешком.
Неожиданно кто-то тронул его за рукав.
— Я тоже решил прогуляться. Там стало довольно душно, — сказал Макиавелли, нагнав инженера.
Они шли молча, пока не оказались перед Борджелло, где стояла другая статуя Давида — бронзовая. Та, которую его учитель, Андреа Верроккьо, некогда отлил с самого Леонардо.
В Борджелло заседал Совет десяти. Кроме того, там был главный артиллерийский склад Флоренции.
— Мы можем туда войти? — неожиданно спросил Леонардо у секретаря.
— Конечно, — обрадованно кивнул тот.
— Я хочу увидеть Давида Верроккьо, — кашлянув в кулак сказал да Винчи.
— С удовольствием.
Охрана пропустила секретаря и его спутника внутрь.
Поднявшись по строгой каменной лестнице, они прошли в зал посольств. Давид стоял посередине.
Легкие, плавные черты, улыбка, густые кудри. Изящная поза. Совсем юный мальчик, больше похожий на бога Гермеса. Между ним и огромным каменным изваянием Микеланджело не было ничего общего.
Да Винчи смотрел на себя самого, свою молодость, навек застывшую в бронзе. Потом достал из кармана небольшое зеркало, которым пользовался, чтобы незаметно наблюдать за интересными лицами и делать наброски с них. Взглянул на себя.
— Вы все еще прекрасны, мэтр да Винчи, — тихо сказал Макиавелли, угадав направление мыслей Леонардо. — По-другому, но прекрасны. Однажды очарование юности уступает благородству мужественности…
Да Винчи жестом остановил его:
— Не надо. Я хочу уйти.