Тайна кода да Винчи
Шрифт:
— Кстати, раз уж ты заговорил об экономии, — желчно сказал Пьетро, — то объясни мне ради Христа, почему мы должны не только сделать заказ этому заносчивому ублюдку да Винчи, да еще выплатить ему такой огромный аванс за небольшую и, в сущности, несложную картину?
— Ты плохо разбираешься в живописи, мой дорогой брат, — глаза епископа Содерини стали злыми и холодными, — а еще хуже в политике. Не ты ли хотел выкупить у Чезаре ту бродяжку за сто тысяч золотых?
— Я, но ведь ты сказал… — начал оправдываться Пьетро.
— А
— У Медичи, полагаю… — неуверенно развел руками верховный гонфалоньер.
— Ты уверен? А может, ее убили после конклава в Риме? А может, ее выдали папе? Может, Чезаре успел спрятать ее в Урбино? Может, она у французов! Может, подохла на полпути от римской лихорадки! Мы не знаем! А этот ублюдок, как ты его называешь, возможно, знает! И мы будем платить ему, давать заказы, причем новых можешь не выдумывать. «Битву при Ангари» он будет рисовать лет десять…
— Десять? — нахмурился Пьетро. — Послушай, допускаю, что это, конечно, и мелкий для тебя вопрос, но что мы повесим в ратуше? Ведь стена…
— А-а-а… — бессильно махнул рукой епископ. — Сделай заказ и Микеланджело тоже.
— Но он сейчас работает над заказом папы… — недоуменно приподнял брови Содерини-старший.
— Это не важно. Как только мессере Буонаротти услышит, что его соперник мессере Леонардо, то вцепится в этот заказ как клещ. Я не удивлюсь, если он за неделю напишет твою драгоценную «Битву».
Пьетро задумчиво потер подбородок.
— А сколько он возьмет? Это же двойной расход…
— Пьетро! — раздраженно закричал на него епископ. — Какой же ты болван! Уясни для себя, что мессере да Винчи ты платишь за другое. Ясно?
— Вообще-то за одно и то же, — обиделся верховный гонфалоньер.
Епископ издал неопределенный звук, похожий на мычание.
— Ты всегда говоришь загадками, Франческо! — начал оправдываться Пьетро. — Если бы ты объяснял понятнее…
— Если бы ты был хоть чуть-чуть умнее! — яростно выкрикнул епископ и треснул кулаком по столу.
— Ты не смеешь оскорблять меня в моем собственном доме!…
В детстве братья Содерини постоянно дрались — до крови и синяков. А теперь их слуги деликатно делали вид, будто не слышат той оглушительной площадной брани, которой глава совета и его преосвященство покрывают друг друга.
Когда разъяренный епископ оставил своего брата, тот крикнул ему вслед:
— И если твой хваленый да Винчи не выполнит работу в срок, я все равно потребую, чтобы он вернул городу деньги! Довольно с нас его выходок!
Глава XLIII
«ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ»
Благоговейный трепет — никогда не знал, что это такое. Несколько раз в жизни испытывал восхищение, знаю, что такое восторг и очарование, но сейчас это было что-то другое, нечто неизъяснимое.
Огромное полотно, во всю стену. Изображение как будто висит в пространстве, продолжаясь вдаль, словно и нет никакой стены, словно оно и
Абсолютная тишина. Экскурсовод сделала паузу и, выждав, пока посетители придут в себя и переведут дух, представила женщину, стоящую у барьера перед картиной. Та стала рассказывать что-то по-итальянски, гид вторила ей по-фински. Но мне казалось, я ничего не слышу. Тишина.
— Что Он им только что сказал? — прошептал я.
— «Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня», — шепотом ответил Дик.
— Но какая светлая… Какая поразительно светлая картина… Лицо Христа едва различимо. Но во всем внешнем облике Спасителя — Его позе, положении рук, наклоне головы — какое-то поразительное спокойствие. Идеальный, направленный вверх треугольник… Апостолы, напротив, напряжены, их жесты говорят о смятении, о душевной панике. Но Он — Христос — укутанный огнем и водой, абсолютно спокоен. Таким, наверное, должно быть счастье. Так оно должно выглядеть.
— Он не боится смерти, — прошептал я.
Я не сказал — кто, кого я имею в виду, но Дик понял и улыбнулся:
— Он же — Бог.
— Так, значит, не было жертвы… — эта мысль пронзила меня. — Он не мог умереть, Он не испытывал страданий…
— В V веке учение о божественной природе Христа, провозглашенное константинопольским архимандритом Евти-хием, получило название монофизитство, — прошептал мне на ухо Дик. — Евтихий утверждал, что все человеческое в Христе — только видимость, а следовательно, Бог не испытывал на Кресте боли и не умер на нем. Четвертый вселенский собор в Халкидоне осудил монофизитство, но…
— «Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня», — повторил я. — Это они жертвы…
Я смотрел на картину Леонардо и не верил своим глазам. Спокойный, уверенный, хотя и едва различимый образ Христа… И Его голос, Его голос в моей голове!
«Вы хотели свободы воли? Вы хотели быть Царями Земными? Что ж, Я не прятал от Адама плоды Древа Познания, Я не буду прятать от вас и тело Иисуса. Делайте что хотите. И по делам вашим да будет вам»…
А вокруг Него люди — они повскакивали с мест, кто-то потянулся к Христу, кто-то — отпрянул. Они исполнены ужаса!
«Нет, Господи! — кричат они. — Как Ты мог такое подумать?! Это не мы! Мы не хотели, нет! Помилуй, Господи!»
«Истинно говорю вам, один из вас, ядущий со Мною, предаст Меня», — отвечает на это Бог.
— Это они жертвы… Ибици груэс…
Глава XLIV
ИСПАНЦЫ
Вечером в замке Медина-дель-Кампо собрался Королевский совет Испании.