Тайна красного чемодана
Шрифт:
– Вы не знаете, когда вернется господин Саргасс? – спросил я наконец.
– Не знаю, сударь. Он ушел за табаком и когда вернется, неизвестно. Я лучше пойду домой, а то он рассердится, если увидит, что я разговариваю с посторонними; он мне это строго-настрого запретил.
Я не стал ее удерживать, и она пошла в дом.
Теперь оставалось только подождать возвращения Саргасса. Я сел, в свою очередь, на камень и стал комбинировать все, что я только что слышал, обдумывая, каким способом я бы мог вырвать у Саргасса признание. Его виновность была настолько вне сомнений, что мне пришло в голову захватить его врасплох, как делают многие сыщики, притворяющиеся, будто они уже раскрыли преступление, и этим самым вырывающие у преступников признание.
Не знаю, почему я вдруг вспомнил, что не осмотрел еще ни конюшни, ни чердака, и решил, для очистки совести, сделать это сейчас же. Результат получился отрицательный, но зато, проходя назад мимо дома, я вдруг услышал доносившиеся с кухни голоса.
Я подошел и прислушался. К моему большому удивлению, я узнал голос Дольчепиано. Он говорил с Фин. О чем? Что он мог тут делать, когда между нами было условлено, что он будет ожидать меня на дороге? Или он тоже хотел допросить молодую женщину? Но тогда проще было отправиться вместе со мной.
Я затаил дыхание. Он не задавал вопросов. Его голос звучал спокойно, без перерывов, но показался мне теперь каким-то новым, властным. И Фин слушала его молча, вероятно, дрожащая, испуганная его неожиданным появлением. Он старался не повышать голоса, но до меня все-таки долетали отдельные фразы, в особенности, когда он несколько напирал на них, видимо, желая придать им особенное значение.
– Не бойтесь вашего отца! – говорил он. – Если он запретил вам говорить с кем бы то ни было, значит, он имел на это свои причины, и вы должны его слушать. Но я не молодой человек, который с вами только что разговаривал, я не буду задавать вам вопросов. Вы должны меня только выслушать. Я хочу оказать услугу вашему отцу.
Оказать услугу Саргассу? Я не верил собственным ушам. Страшное подозрение внезапно прокралось мне в душу. Мне хотелось отдернуть занавеску и взглянуть на говоривших. Но я понимал, что прежде всего надо было дослушать до конца.
– Вам не надо будет даже говорить о моем посещении, – продолжал итальянец. – Достаточно будет только спрятать вот это, то, что я принес…
Я услышал, как он положил что-то на стол. И в эту же минуту раздался крик молодой женщины.
– Боже! Боже! – голос ее прервался.
– Узнаете? Не правда ли? – произнес Дольчепиано. – Это «его».
Он прошептал несколько слов, которых я не расслышал.
– Да… – пробормотала она. – Да… узнаю… Но каким образом?
– Тише! – сурово произнес он.
Тут я не выдержал и, отодвинув часть занавески, заглянул в комнату. Я еле-еле удержался, чтобы, в свою очередь, не вскрикнуть от изумления. Дольчепиано – это действительно был он – стоял перед сидевшей на скамье Фин и, сняв очки, точно гипнотизировал ее взглядом. На лице молодой женщины застыло выражение ужаса. Но меня поразило не это. Перед ними на столе стояла пара старых, пыльных сапог, тех самых, которые мы нашли в туннеле и взяли с собой по предложению Дольчепиано. На них-то и смотрела с таким ужасом вдова Титэна.
Я был уверен, что итальянец не заметил легкого движения занавески, тем более что его глаза были все время устремлены на молодую женщину, как вдруг внезапно раздавшийся голос заставил меня вздрогнуть.
– Входите, входите, мистер Вельгон, вы здесь не лишний. Я нервно отдернул занавеску и вошел в комнату.
– Я не думал, что вы здесь, – пробормотал я. Он небрежно пожал плечами.
– Интересное дело. Не желая навязывать вам своих советов, я пробую свои силы самостоятельно.
В его голосе прозвучала насмешка. Он прошел взад и вперед по комнате, окидывая ее внимательным взглядом.
– Да, это всего-навсего пара старых, грязных сапог, – сказал он на ходу, – но они наводят на глубокое размышление. Не правда ли, мистер Вельгон?
Я еле сдерживал свое раздражение.
– Конечно! – ответил я многозначительным тоном. – И если бы я сказал вам все, о чем думаю, вы были бы весьма удивлены.
– Вы ведь меня уже один раз удивили, мистер Вельгон! – усмехнулся он.
Настало молчание. Фин смотрела на нас с недоумением.
Я тщательно искал объяснение всему происходившему и не мог придумать, как доказать наглому автомобилисту свою прозорливость и его неуместную бесцеремонность. Но, прежде чем я успел остановиться на том или другом способе, чья-то тяжелая рука ударила меня по плечу и у самого моего уха раздался громовый голос:
– Что вы тут делаете?
Я обернулся и очутился лицом к лицу с еле переводившим от ярости дыхание Саргассом. Он сразу узнал меня.
– А! Да это мой молодой человек. Ну, что ж? Сам виноват!
В голосе его прозвучала угроза.
В одно мгновение я был на другом конце комнаты, защищенный столом, и, опустив руку в карман, нащупал револьвер.
В то же время я взглянул в сторону Дольчепиано, заинтересованный, как он поступит. Но итальянец бесследно исчез, вероятно, успел проскользнуть в раскрытую дверь.
– Тем лучше, – подумал я. – Ну-ка, кто сильнее, господин Саргасс, вы или я?
Я не спускал с него насмешливого, почти вызывающего взгляда. Он сделал несколько шагов вперед и очутился около стола, на котором стояли сапоги. Сначала он их как будто не заметил, но мало-помалу в его сознании, видимо, начала происходить какая-то работа и лицо его стало постепенно принимать все более и более ужасное выражение. Я понял, что он узнавал эти сапоги, и их вид, по той или другой причине, приводил его в ярость. Наконец, он не выдержал.
– Это вы принесли? Это вы? – закричал он не своим голосом.
Я хотел ответить, но Фин меня перебила.
– Это сапоги… – начала она.
– Молчать! – замахнулся на нее отец.
Но это было слишком поздно. Я понял, в чем дело. Фин узнала сапоги. Они, очевидно, принадлежали ее отцу, который одолжил их своему сообщнику. Или, наоборот, тот взял их без спроса, чтобы подозрение пало на Саргасса.
Состояние возбуждения, в котором он находился, видимо, пробудило в нем непривычную деятельность мозга, так как он вдруг словно прочел мою мысль.