Тайна Красного озера
Шрифт:
– Да, ловят на завтрак, обед и ужин.
– Стало быть, все-таки варят рыбу?
– Конечно.
– Вот это уже наша победа!
– сказал Черемховский.
– Далее, я видел здесь коров. Очевидно, и к молоку орочи привыкли?
– спросил он.
– Пока не все. Дети - те очень любят молоко. А вот овощи едят все с удовольствием.
– Вот оно как! А мне, Виктор Иванович, довелось бывать среди орочей, когда быт их был ужасным, - говорил Черемховский.
– Они тогда по преимуществу питались сырой рыбой. А теперь, я вижу, произошли большие перемены в их жизни. Разумеется, пережитки старого долго еще будут оставаться, но начало новому положено, и недалеко время, когда старое исчезнет совсем.
На краю стойбища особняком стояла новенькая изба Мамыки. Плотно прикрытая дверь и чисто вымытый порожек указывали на то, что хозяева не живут тут. Так и оказалось: избе они предпочли берестяной шалаш, который виднелся поодаль, рядом с амбарчиком-лабазом, поднятым на четыре столба в рост человека. К шалашу были прислонены обструганные шесты, которыми пользуются орочи при езде на батах; рядом валялись весла. В тени амбарчика вверх дном лежала маленькая лодка - оморочка, искусно сделанная из березовой коры. Возле шалаша дымился костер. Пожилая орочка в заношенном халате суетилась с посудой у костра, тут же играли ребятишки.
Пахом Степанович, кое-что знавший по-орочски, чтото спросил у женщины; та молча кивнула на шалаш. Вход в него был так низок, что надо было входить чуть ли не на четвереньках. У входа лежал коврик из березовой коры, украшенный резным орнаментом. В шалаше земляной пол устлан кабаньими шкурами, в углу - швейная машинка, рядом тикает будильник; на стенах - заготовки рыбьей кожи для обуви, дратва из жил сохатого, пучки каких-то трав. В темном углу - деревянная фигура идола с раскрытым ртом. Сам хозяин, сидя на корточках, обрабатывал какую-то шкурку.
– Батькафу, - приветствовал его Пахом Степанович,
– Батькафу, - весело и живо отозвался хозяин. Старый таежник о чем-то заговорил на нанайском языке, ороч отвечал ему; потом они, нагнувшись, вышли из шалаша.
Черемховский с интересом рассматривал Мамыку. Старый ороч был невысок ростом, щупловат. Длинные редкие волосы с проседью зачесаны кверху и гривой спадали на затылок. Узкая длинная роба, подпоясанная ремешком, узкие же парусиновые штаны, обтягивающие сильные короткие ноги, - таким было одеяние старого ороча.
Профессор протянул ему руку и назвал себя.
– Здравствуй, - с готовностью заговорил Мамыка, переступая с ноги на ногу.
– Тебе ходи моя гости? Однако, надо пойти изба…
Плоское лицо ороча с приплюснутым носом и острым, сильно выдвинутым вперед подбородком казалось всегда улыбающимся. Это выражение создавалось не только весело прищуренными, сильно скошенными глазами, но и приподнятыми кверху уголками плотно сжатых, как бы вытянутых в улыбке губ.
Мамыка провел Черемховского и его спутников в избу.
Здесь остро чувствовалась затхлая сырость необжитости.
На стенах висели пучки спрессованных табачных листьев, в углу виднелась просыхающая шкурка кабарги. Все уселись вокруг стола, накрытого свежей клеенкой, и Черемховский сказал, обращаясь к Мамыке:
– Мы пришли просить вас, чтобы вы провели наш отряд к тем сопкам, где вы нашли вот этот уголь.
Профессор развернул пергамент и показал Мамыке небольшой кусок угля. Ороч еще более оживился, лицо его просияло. Он долго вертел в руках уголь, весело поблескивая глазами. На этот раз он отвечал на своём родном языке, обращаясь то к Пахому Степановичу то к Черемховскому.
– Ему, вишь, трудно все сказать по-русски, - мало знает слов, - объяснил Черемховскому Пахом Степанович.
– Он говорит, что идти нужно далеко, что там трудные и опасные места, и спрашивает, есть ли у вас ружья и достаточно ли боеприпасов.
Черемховский рассказал о составе экспедиции, ее оснащенности, спросил, какую плату хотел бы получить Мамыка и когда он будет готов вести отряд к месторождению.
Переводя ответ Мамыки, Пахом Степанович сказал:
– Он говорит, что ему никакой платы не нужно, только чтобы дали боеприпасов на дорогу. И еще сказал, что раз Дубенцов тоже будет с отрядом, - то ему не страшно идти хоть к Сыгдзы-му.
– Что это за Сыгдзы-му?
– поинтересовался Черемховский.
– Сыгдзы-му, по их понятию, Красная вода,
– Спросите-ка, спросите, Пахом Степанович, где находятся это место?
– обратился к таежнику Дубенцов, Многозначительно взглянув на Черемховского.
– Его шибко-шибко далеко, - ответил все время следивший за разговором ороч по-русски и заметно заволновался.
– Там много живи амба…
– Видимо, в их понятии это место также связано с обитанием тигров, - предположил вслух Дубенцов, вопросительно посмотрев на старого геолога.
– Когда же он все-таки будет готов вести нас, спроси его, Пахом Степанович, - обратился профессор к проводнику.
Мамыка в ответ долго объяснял что-то.
– Он говорит, что хотел бы хоть сейчас идти в тайгу, - стал переводить Пахом Степанович, - но тут без него за коровами некому будет смотреть. Колхозный животновод и доярка уехали вместе с председателем колхоза и председателем сельсовета на Амур, а ему, стало быть Мамыке, доверили сохранять мэтэфэ. Она только в позапрошлом году организована, и люди еще не умеют как следует ухаживать за скотом. Большинство женщин боится даже подходить к коровам. Вот и приходится Мамыке доить коров - его научил животновод перед отъездом на Амур.
Люди вернутся, как он думает, дня через три-четыре. Он спрашивает, можете ли подождать?
– Поскольку такое положение, мы будем ждать, - посматривая на Мамыку, сказал Черемховский.
После некоторого раздумья ороч снова заговорил с Пахомом Степановичем на родном языке. Старый таежник внимательно выслушал его, усмехнулся в бороду и перевел:
– Он спрашивает, Федор Андреевич, узнало ли правительство, что Мамыка нашел в тайге дорогой камень. Он думает, что это само правительство прислало вас сюда.