Тайна Красного озера
Шрифт:
Получив заключение фельдшера, что проводник совсем, здоров, Черемховский на завтра назначил выход отряда в район угольной сопки. Под вечер он пригласил ороча в свою палатку.
– Завтра отправляемся дальше, товарищ Мамыка, - сказал профессор.
– Как ваше самочувствие?
Ороч не отвечал. Молча и с ВИДИМЫМ волнением посасывал он свою неизменную трубку с ДЛИННЫМ медным мундштуком. Геологи недоуменно переглянулись.
– Вы, может быть, еще болеете?
– допытывался Черемховский.
– Моя болей нету, - ответил
– Ну, хорошо, - подумав, сказал Черемховский.
– Идите отдыхайте.
Но Мамыка продолжал сидеть, словно сказанное не имело к нему никакого отношения. После длительного молчания он, наконец, рассеянно проронил:
– Моя нету сопка гляди. Сопка уходи другое место.
– Как это? Я не понимаю, - недоуменно произнес Черемховский.
– Повторите, пожалуйста, что вы сказали, товарищ Мамыка?
– Моя тебе говори: сопка уходи другое место, нетерпеливо пояснил старый ороч. Как тебе нету понимай?
– Я тоже ничего не пойму, Федор Андреевич, - заметил Дубенцов.
– Надо искать эту сопку, товарищ Мамыка, - сказал профессор, начавший кое-что понимать в поведении старого ороча.
– Моя не могу ходи, - решительно сказал Мамыка, - моя ходи своя изба.
Попытка выяснять у Мамыки, почему он не желает идти дальше, ни к чему не привела. Пришлось пока отложить предполагаемый выход отряда.
Вечером, после ужина, начальник отряда пригласил в свою палатку Пахома Степановича и Дубенцова.
– Я позвал вас, друзья мои, - сказал он, - чтобы посоветоваться: что предпринять в связи с заявлением нашего проводника. Идти на поиски без него почти немыслимо. Он, как показалось мне, в большой обиде на нас за то, что не уберегли его. Может быть, нам втроем сходить к нему и попытаться уговорить?
– Однако я думаю, что он на вас не обижается, Федор Андреевич, - возразил Пахом Степанович.
– В чем же тогда дело?
– А в том, что он шибко перепугался.
– Но почему он отказывается повести нас к месторождению угля, когда, по его же словам, туда остался дневной переход?
– спросил Черемховский.
– Потому и отказывается, что страх завладел им, - спокойно ответил Пахом Степанович.
– Позвольте мне, Федор Андреевич, одному потолковать с Мамыкой. Я так думаю, польза будет от этого.
– Я был бы тебе премного благодарен, Пахом Степанович, - ухватился за мысль проводника профессор.
– Побеседуй, дружище, ты лучше нас знаешь душу Мамыки, и тебе он, безусловно, скорее доверится.
Пахом Степанович пришел в палатку к Мамыке на следующий день утром, когда старый ороч был один. При этом он предупредил всех, чтобы никто не заходил туда, пока он будет беседовать с Мамыкой. Ороч приветливо встретил старого таежника. Они посидели молча друг против друга. Пахом Степанович хотел, чтобы Мамыка первым начал разговор, но тот сидел молча, неподвижно, без конца посасывал свою трубку.
Убедившись, что ему не дождаться от Мамыки первого слова, Пахом Степанович заговорил сам. Он обратился к орочу на ломаном русском языке, который показался старому таежнику наиболее подходящим в его хитроумном замысле.
– Я слышал, что ты, Мамыка, хочешь вернуться домой, - молвил он, как бы безучастно.
– Федор Андреевич - его хороший человек - говори мне, что без Мамыки все люди не находи сопка. Его шибко горюй. И Дубенцов тоже ходи и горюй, его говори: обижаюсь на Мамыку: сам тони, а Мамыку спасай. Теперь Мамыка нету помогай Дубенцову… Анюта тоже горюй: почему Мамыка уходи, такой хороший человек…
Старый ороч помолчал, сердито сплюнул и вдруг сказал резко:
– Моя нету обижай их, ему все хороший люди… Пахом Степанович быстро наклонился к уху Мамыки и шепотом спросил:
– Твоя, однако, боюсь абмы?
Мамыка прислушался, тревожно огляделся по сторонам и тоже шепотом спросил:
– Тебе как могу узнавай?
– Моя видел, как Мамыка смотри река и маленько проси амба уходи тайга, - шептал на ухо орочу Пахом Степанович.
– Моя хочу помогай тебе прогоняй амба. Какой место его живи?
– Ему живи глубокое место Удом и, - показал ороч в том направлении, где тонул.
– Ему приходи сюда сопка, моя карауль. Ему хочу моя таскай - зачем моя води много люди тайга.
– Можно прогоняй его, - тоном знатока сказал Пахом Степанович.
– Он шибко боюсь русский люди. Все люди стреляй речка, его испугается и убежит.
– Тебе хорошо говори - моя могу обмани его… Его надо пугай - стреляй бердана. Моя тебе скорей говори, куда ходи сопка. Тебе иди, моя оставайся.
Пахом Степанович внимательно выслушал ороча, одобрительно кивая головой.
Моя сейчас ходи попрошу люди, чтобы их стреляй в Удоми, - зашептал он, - а тебе тогда рассказывай мне, как находи сопка.
Старый таежник вышел из палатки ороча и явился с докладом к Черемховскому. Через несколько минут пять человек с заряженными ружьями, сдерживая смех, стояли на берегу Удом и.
Спустя некоторое время после того, как Пахом Степанович снова вошел в палатку ороча, загремели один за другим залпы. Лицо Мамыки посветлело; он оживился и скороговоркой стал объяснять старому таежнику, как найти заветное место.
– Тебе хорошо понимай?
– то и дело переспрашивал он.
– Понимаю, понимаю, - утвердительно кивал головой Пахом Степанович, ловя каждое слово.
– Моя больше нету говори сопка. Тебе никому нельзя говори, что моя тебе сказал, - решительно закончил Мамыка; довольный удачным выходом из затруднительного положения, он как ни в чем не бывало стал спокойно раскуривать трубку.
Старого таежника с радостным возбуждением встретили в палатке Черемховского. Сам профессор долго тряс ему руку в знак благодарности.