Тайна лотоса
Шрифт:
Сусанна поспешила обернуться. Плоский профиль Нен-Нуфер ещё хранил следы движения, хотя грубый, почти что акварельный, лист ткани, болтался на пальцах, словно на вешалке. Сусанна схватила его, и тот, едва коснувшись груди, приклеился к телу, , но не согнулся, потому что грудь скосилась в сторону, и лицо, лицо тоже ушло в другую плоскость, только смотреть она продолжала прямо. Теперь придётся двигаться бочком, бочком… Как в дурацких танцах в первом классе.
Песок не скрипит, воздух не колышется, зато наполнен ярким дурманящим ароматом непонятно какого цветочного происхождения. Только бы не опиум, , а
Сусанна хотела открыть глаза, , но ресницы склеились. Она силилась разлепить их, но когда это удалось, пожалела о своём желании. Она завизжала и чуть не схватила зубами крюк, , но его быстро отдёрнули, и разинутая пасть исчезла вместе с ним, но, соскребая себя с ледяных плит, Сусанна успела увидеть удаляющуюся фигуру с огромными торчащими ушами. В последний момент шакал обернулся, но тут же исчез. У Сусанны затряслись руки, и она рухнула обратно на плиты — Анубис, проводник мёртвых. Что он только что с ней сотворил?
Она вновь почувствовала под собой движение. Только теперь её волокли. Коленкам было больно, , но встать не получалось, пока горячий порыв ветра не бросил в лицо горсть песка. Она вскочила и вновь оказалась лицом к лицу с Нен-Нуфер. Её рука была в её руке, и это она тащила её всю дорогу и теперь сама припала на колено, чтобы отдышаться.
— Анубис потребовал закрыть тебе глаза и рот перед входом в наш мир, , но открыв их, он, кажется, скрутил тебе ноги, — почти усмехнулась Нен-Нуфер. — Ты совсем не можешь идти? Кекемуру не позволили сопровождать нас, , а я уже без сил.
— Я не могу идти, у меня не получается, я падаю, меня сдувает…
Сусанна говорила правду — как, как идти, когда нет чувства опоры.
— Прости, — Нен-Нуфер поднялась, и будто живая утерла блестящий лоб. — Я забыла, что твоё тело не пустое…
Сусанна в страхе попятилась и тут же вновь осела на обжигающий песок. — А разве нам нужно что-то, кроме сердца, чтобы жить? — Нен-Нуфер глядела мимо или же на неё, просто не двигала глазами. — Больше всего сердцу мешает мозг, не зря мы оставляем его в мире живых. Но и там выбрось его за ненадобностью и следуй дорогой сердца — оно ведёт к свету, , а разум приводит во тьму и холод.
— Кольцо! — Сусанна, обдирая колени, поползла назад, не зная ещё, как попадёт обратно к реке, да и река у ней на глазах превратилась в расписанную стену. Как же она забыла о кольце… На песок упали две слезинки и зашипели раскалённым маслом, и тут же Сусанна почувствовала на плече невесомую руку.
— Вот оно.
Кольцо лежало на тонком срезе ладони Нен-Нуфер, и Сусанна поспешила его забрать и, прорезая собственную плоть, втиснула кольцо на палец, и только оно одно сейчас имело объём и вес. Теперь две капли крови скатились по бледной руке в песок там, где исчезли слёзы, только остались видимыми. К ним тут же подполз жук, и Сусанна прикоснулась к его панцирю, отдавая боль. Скарабей скатал кровяной песчаный шарик и покатил прочь.
— Идём, — Нен-Нуфер протянула руку. — Скоро рассвет, у тебя слишком мало времени… А ты знаешь, что мужчины ничего не делают быстро, кроме двух вещей, — она сжала пальцы Сусанны: — лгут, чтобы заполучить женщину, и умирают, чтобы оставить женщину одну.
Сусанна промолчала. Она согласна на любую ложь, лишь бы сердце Резы забилось с прежней силой.
Поддержка Нен-Нуфер оказалась слабой, и Сусанна вновь пошатнулась. Пески поплыли перед глазами и взвились вверх, но тут же превратились в стену. Стену гробницы с росписями, восстановленными Резой. Они шли по узкому коридору почти в полной темноте, и Сусанна второй рукой опиралась на стену.
— Теперь ты научилась ходить?
Сусанна не успела ответить — глаза залил яркий свет, и она отпрыгнула назад в темноту коридора, , но Нен-Нуфер потянула её обратно на свет, по дороге взяв со стены протянутый пекарем хлеб. Она разломила его и дала половинку Сусанне, которая вгрызлась в его твердь, не жалея зубов, наплевав на возможный песок — нет, хлеб оказался чист и мягок. Она рвала его зубами, как изголодавшийся зверь мясо, нисколько не смущаясь, потому что Нен-Нуфер выглядела такой же голодной.
— Прости меня, — слова звучали тихо, царица будто действительно извинялась, , но рисованное лицо не могло передать нужную эмоцию и оставалось безмятежно-счастливым. — Я не ела много веков, и за один день не в силах утолить голод. Я принесу нам пива.
И она исчезла в тёмном коридоре, чтобы тут же явиться с огромным горшком и двумя соломинками. Они пили, глядя друг другу в глаза, будто рассматривали себя в зеркале. Сусанна оторвалась от соломинки первой, когда в ноздри ударили пузырьки перебродившего пива. Она с трудом не икнула, и на всякий случай набрала в лёгкие воздуха, вновь пропитавшегося сладким ароматом. И тут, виновато взглянув на провожатую, она заметила в её волосах цветок лотоса и на своих нащупала такой же.
— Я хочу попросить прощение за то, во что ввергла тебя, но не суди меня слишком строго. Я осуждена другими, кто не ведает жалости, кто умеет задавать лишь вопросы по списку, те вопросы, на которые я не в праве ответить «нет». Я осуждена мужчинами, — прошептала Нен-Нуфер, и в уголке чёрной лодочки блеснула слеза. — Я не подчинила сердце разуму при жизни, всецело отдав его своему мужу, а после смерти сына я потеряла способность видеть, слышать, чувствовать… Только они не видели этого, никто, даже Пентаур… Я была как во тьме и в ней же очнулась перед ликом Анубиса, который оттолкнул меня со страшным оскалом. Как, как это возможно… Как я сделала то, что сделала… Как я оказалась у реки… Я могла ответить лишь «не знаю».
Сусанна сжала трясущиеся плечи царицы, и те почти свернулись в трубочку, словно свиток папируса.
— У нас это теперь называют послеродовой депрессией, — выдала Сусанна умное слово, которое случайно — хотя разве можно теперь верить в случайности — прочитала в популярном журнале о какой-то актрисе или ещё о ком-то, она не запоминала имена. — Ты не виновата. Виноваты те, кто не остановил тебя. Виноваты те, кто отступили, дав тебе право выбора, когда тебе нужна была сильная рука.