Тайна любви
Шрифт:
Она отодвинула засов калитки с традиционным окошечком, в которое сторож рассматривает и оценивает посетителей вертепа, избегая впускать чересчур большие и подгулявшие компании, и очутилась на улице.
Тут только она вздохнула полной грудью.
Вертеп помещался на Ямской.
Она пошла наудачу, ни о чем не думая и шатаясь, как пьяная. Вдруг острая боль кольнула ее в сердце.
Она мгновенно вспомнила, что убежала без спросу, что произвольно нарушила условия, и с диким видом загнанного зверя торопливо осмотрелась.
Она
На середине ее она увидела двух городовых, спокойно беседующих друг с другом.
Панический страх сжал ей горло, ноги подкосились, ей показалось, что городовые сейчас заберут ее и поведут в участок.
Ей казалось, что лучи солнца, блестя на куполе Владимирской церкви и на рельсах конно-железной дороги, освещали одну ее и поэтому ее все видят.
Она не замечала снующих прохожих и катящиеся мимо нее извозчичьи экипажи, занятая своими мыслями.
Она повернула назад по Кузнечному переулку и пошла по направлению к Николаевской улице.
Она шла теперь медленнее и обдумывая дальнейший маршрут.
Она решилась приютиться у одной из своих приятельниц, жившей на Колокольной улице.
Увы, подруги не было дома, но так как хозяйка квартиры, сдаваемой по комнатам, где она жила, уверила Феклу, что ее подруга должна скоро вернуться, то молодая девушка решилась прийти несколько позже, а потому, вышедши, снова прошла на Николаевскую и тихим шагом прогулки направилась к Невскому проспекту, зевая по сторонам.
Она останавливалась у всех окон, встречающихся изредка на этой улице магазинов и разглядывала товары.
Побродив с полчаса, она снова вернулась на Колокольную, но оказалось, что подруга еще не вернулась.
Опять пришлось бродить по улице.
Ее томил голод.
Она подходила уже к углу Невского проспекта и вспомнила, что в угольном доме есть магазин с закусочной на правах трактира и несколькими отдельными кабинетами — она не раз закусывала тут со случайными встреченными ею на Невском кавалерами.
Но она никогда не заходила туда одна.
Она в нерешительности остановилась у двери, раздумывая, не зайти ли ей.
Она стала трусливее ребенка.
Минут десять она простояла в нерешительности, смотря то на дверь, то на соседние окна, завешенные зелеными занавесками.
«Это окна кабинетов…» — мелькнуло в ее голове.
Наконец она решилась — отворила дверь и вошла.
В закусочной никого не было.
Несколько лакеев стояло в меланхолических позах ожидания. За буфетным прилавком сидел и читал книжку небольшого роста старичок-приказчик, прозванный почему-то завсегдатаями закусочной «аптекарем».
Появление женщины вызвало некоторое оживление.
Женщины одни в общей зале появлялись редко.
Феклуша села на дальний столик в углу.
К ней подошел лакей, который, как ей показалось, дерзко оглядел ее.
«Не угадал ли он, из какой она вырвалась каторги?» — мелькнуло в ее голове.
Она приказала подать себе кружку пива и два
Лакей принес требуемое и поставил перед ней на стол, покрытый скатертью сомнительной чистоты.
В это время дверь закусочной с шумом растворилась, и на ее пороге появился господин, одетый с претензией на франтовство, с совершенно бритым, сильно помятым и морщинистым лицом, с красным носом, в поношенном цилиндре и пальто ульстере.
Он снял шляпу и отер фуляровым платком выступивший на его лбу пот.
— Наконец-то и вы заглянули к нам, Геннадий Васильевич, — приветливо встретил его буфетчик.
— Уф, устал, братец, — отвечал вошедший, пожимая руку «аптекарю». — Жид-то мой поручил мне набрать труппу для своего театра… Денег-то на расход много не дает, а изволь ему представить звезд первой величины!.. Такая уж у него замашка… Ну, вот я и гоняюсь с утра до поздней ночи в поисках за петербургскими звездами, а их и днем с огнем не сыщешь… Дай-ка рюмку водки, «двухспальную», да закусить что по острее.
Геннадий Васильевич Аристархов — такова была его фамилия — грузно опустился на стул у столика, ближайшего к буфетному прилавку.
IV. Артистка
Геннадий Васильевич Аристархов пил уже четвертую «двухспальную» рюмку, закусывая маринованными миногами, и успел в это время приметить молодую девушку, мрачно приютившуюся в углу комнаты.
Видимо, вдохновенный присутствием женщины, он пустил в ход все свои остроты и выложил весь запас своей ловкости и любезности.
Когда он заметил, что она усмехнулась, он тотчас подсел к ней и предложил ей чашку кофе.
Она отказалась; но он был так забавен, так мил, казался таким добрым малым, что она понемногу с ним разговорилась.
Геннадий Васильевич внимательно осмотрел ее.
«Она прелестна, — думал он, — в хорошеньком костюме она увлечет всех. Она немножко утомлена и сконфужена, у нее быть может и угла нет… если у нее есть хоть маленький голосишко, я обделал бы славное дельце… знаменитость из закусочной! В две недели я выучу ее петь и играть. Если у нее нет никакого таланта, она все же прехорошенькая, а на сцене это главное».
Такой план относительно Феклы Викторовны Геркулесовой внезапно родился в голове старого актера, и он тотчас же стал приводить его в исполнение.
Он тут же предложил молодой девушке сделаться «артисткой», с одушевлением и красноречиво, в радужных красках рисуя ей ее будущее.
Феклуша согласилась с его доводами.
Она сочла себя спасенной.
Пребывание в течение нескольких дней в притоне любви пройдет незамеченным! — так, по крайней мере, думала она, тем более что хозяйка притона, считая ее гостьей своей постоянной пансионерки, не спешила с исполнением нужных формальностей, и Феклуша, с чувством необычайного удовольствия, ощупывала в кармане своего платья свой паспорт, который хозяйка не успела у нее взять.