Тайна любви
Шрифт:
Он искренно возмущался до глубины души, и как человек бесхарактерный, искал причины своих несчастий, как он называл свои собственные ошибки, и остановился, как это делается всегда, на ближайшей — на Надежде Николаевне.
Он стал почти ненавидеть ее.
Когда она подходила к его постели, он закрывал глаза и притворялся спящим.
Но все же он чувствовал дыхание этой женщины, ее заботливые взгляды, устремленные на него.
Он не мог не отдать ей справедливости в неустанных о нем попечениях, но эти попечения приносили ему одни муки, и это потому, что он теперь с полной очевидностью понял, что не любит эту женщину, никогда не любил ее и любить не будет.
Одиночество казалось ему раем сравнительно с присутствием этой женщины.
Благодаря невольному воздержанию, граф Владимир получил положительно отвращение к тому, в чем видел еще недавно наслаждение.
Душа, очищенная страданиями тела, сбросила с себя грязную одежду греха и стала стремиться к идеалу. Она жаждала света и чистоты.
Несчастный граф внутренно боролся с самыми противоположными чувствами.
Иногда ему казалось невозможным возрождение, а иногда его сердце посещала надежда.
Ценою каких бы то ни было жертв, но он добьется прощения.
Конкордия добра и великодушна.
Он, наконец, обратится к посредничеству дочери и в конце концов, в крайнем случае, он отыщет Караулова, строгого к его недостаткам, почти жестокого, но который не оттолкнет его.
Он сжалится над ним, он примет во внимание его раскаяние.
Он, граф, бросится к его ногам и скажет ему с мольбою:
«Будь моим судьею, будь моим палачом, бичуй меня, но не отнимай надежды».
Первым делом после его выздоровления надо отослать от себя эту ненавистную женщину, из-за которой он погиб.
Ему нечего ее стесняться, не в чем перед нею оправдываться.
Это было бы глупо после всего случившегося.
Что касается ее самой, то пусть она устраивает свои дела как хочет, пусть, наконец, она раскается также, как и он, тем более, что они вместе совершили преступление, значит им надо вместе нести и наказание.
Карл Генрихович Ботт — человек добрый и мягкий, он простит жену, и все прекрасно устроится.
Так мечтал граф Владимир Петрович, лежа с закрытыми глазами на своей постели.
Виновные с легкомысленными характерами все легко утешаются и надеются.
Впрочем, порой его разгоряченный думами ум представлял себе другую картину, приводившую его в трепет.
В его памяти восставал Караулов, каким он видел его последний раз, жестокий и неумолимый, уставший снисходить и прощать. Он отстранял его повелительным жестом.
Далее появлялся образ жены — графини Конкордии Васильевны.
Вид обманутой им женщины заставлял его трепетать.
Бледная, с сухими глазами, в которых уже не было слез, так как их пролито было слишком много, молодая женщина смотрела на него строго, неумолимо, и он нигде не мог укрыться от ее взгляда.
Иногда его болезненная фантазия представляла ему его жену, одетую в глубокий траур с плерезами, а у ног ее стоял гроб.
Руки ее были подняты с угрожающим жестом, и на ее губах он читал роковые слова: «никогда».
Эти кошмары сопровождались бредом.
В полузабытьи и во сне он говорил без сознания.
Язык выдавал его тайну и направление его мыслей.
Надежда Николаевна, безотлучно находившаяся около него, всегда бодрствующая и внимательная, не упускала ни одного слова.
По обрывкам иногда почти бессмысленных фраз она угадывала настроение духа ее сожителя и как в открытой книге читала в его тоскующей душе.
«Он хочет исправиться, вернуться к своей жене! — неслось в ее уме. — Но допустить этого нельзя, это будет для меня срам, позор и разорение».
Кроме того, хотя она и не была способна на продолжительное чувство, но все же привязалась к графу.
Это была чисто животная привязанность, которая часто бывает сильнее духовной связи.
Она желала сохранить графа для себя. Он был ей необходим, он был нужен для ее существования.
Она решилась с ним объясниться первой.
Выбрав удобную минуту, когда он, почувствовав себя лучше, попросил перевести его на кресло к открытому окну, чтобы, как он говорил, насладиться последними осенними днями.
Осень в тот год стояла действительно чудная, в воздухе была прохладная свежесть, деревья почти не пожелтели.
— Какая чудная погода! — сказала она. — Я так люблю осень, для нас с тобой это время года должно быть вдвойне дорого, так как осенью мы познакомились с тобой в Киеве… Не правда ли, мой друг?..
Он ответил после некоторой паузы, глубоко вздохнув, с искаженным грустью лицом:
— Я не поэт, и притом осень не приносит мне счастья.
— Счастья! — задумчиво сказала она. — Может быть, ты и теперь не считаешь себя счастливым?.. Ты хочешь свободы?
Граф снова вздохнул.
Ироническая улыбка появилась на ее губах.
— Первый я бы тебе этого не сказал, — начал он, — но раз ты это угадала, мне ничего не приходится, как сознаться, что это так.
Надежда Николаевна встала со стула, стоявшего рядом с креслом больного, и стала нервными шагами ходить по комнате.
— Я положительно вижу теперь, — заговорила она голосом, в котором слышались свистящие ноты, — что ваша жена знала вас лучше всех, знала вам цену.
Она вдруг перешла с ним на «вы».
— Вот как вы заговорили! — с нескрываемой насмешкой уронил граф Владимир Петрович.
— Да именно так! — злобно продолжала она. — Когда я была лучшим другом вашей добродетельной жены, — она особенно подчеркнула эпитет, — она удостаивала меня своим доверием. Часто она высказывала о вас откровенное мнение. Она считала вас человеком без сердца, развратным животным и даже нечестным человеком, так как, по ее словам, вы жили на ее счет.