Тайна любви
Шрифт:
Граф Белавин вспыхнул, а затем побледнел до синевы.
Графиня Конкордия действительно бросила ему в глаза такой упрек.
Караулов также осуждал его в этом смысле.
Даже Фанни, его содержанка, дала ему с усмешкой ясно понять то же самое.
Он все перенес.
Но слышать это от женщины, которая увлекла его в последнюю измену, было свыше его сил.
Он горячо возразил.
— Конкордия вам никогда этого не говорила, слышите ли, она вам этого не говорила. Я слишком хорошо знаю мою жену, чтобы хотя на минуту
В голосе его слышалось почти звериное рычание.
Надежда Николаевна разразилась смехом.
— Значит, я лгу?.. Благодарю за любезность.
— Дело не в этом, — холодно ответил он, — но есть предметы, до которых вам не следует касаться. Не нам быть судьей, особенно тех, которые неоспоримо чище и выше нас нравственно.
Она со злобою глядела на него.
Он продолжал:
— Заметьте, если я сказал «нам», то это единственно из вежливости, так как я тут ни при чем… Вы первая произнесли имя графини Конкордии.
Смех, которым встретила последние слова графа Надежда Николаевна, походил на свист.
— Пусть будет так! Вы хотите разрыва… После ваших слов, я сама хочу его… Но позвольте вас спросить не для того, чтобы оправдаться, а во имя справедливости, почему графиня Белавина, до которой, конечно, дошли слухи о вашей дуэли и ране, до сих пор даже не прислала узнать о вашем здоровье… О я знаю ответ и очень легкий… Это происшествие вывело окончательно из себя эту добродетельную женщину, это была капля, переполнившая чашу… Но это не оправдание для воплощенной добродетели, для совершенства, каким старалась казаться графиня Конкордия.
Она остановилась, чтобы перевести дух или, лучше сказать, для того, чтобы нанести решительный удар.
Граф Владимир Петрович смотрел на нее бессмысленным взглядом. Он ощущал какую-то странную, чисто физическую боль, точно в ожидании этого удара.
— Между тем говорят иное, — начала Надежда Николаевна, — на каждый роток не накинешь платок! Уверяют, что прекрасная графиня, обманувшись в супруге, который ей причинил столько горя и страданий, решилась, наконец, отдать естественную дань своей молодости и красоте, так как только роль матери ее не удовлетворяла, а утешение в Боге она не сумела найти…
— Надежда, перестань!.. — воскликнул, задыхаясь от негодования, граф Владимир Петрович.
— Зачем перестать… Я намерена вам раскрыть глаза окончательно, выложив всю правду.
— Не сумевши, сказала я, найти утешение в религии и в материнских обязанностях, она нашла его в объятиях вашего друга Федора Дмитриевича Караулова… Она…
— Презренная гадина! — вдруг вскочив с кресла, крикнул граф Белавин, бросившись на Надежду Николаевну и схватил ее за горло.
Она несколько времени отбивалась, а затем лишилась чувств.
Он отшвырнул ее на пол, а сам бросился к двери и как сумасшедший выбежал на двор.
— Клеветница! Клеветница! — повторил он. — Жало змеи, если не убивает жертву, но все же отравляет ее…
Такова сила клеветы.
VI. Пред угасающей жизнью
Борьба самых противоположных чувств происходила в душе Федора Дмитриевича Караулова во время его путешествия вместе с графиней Конкордией Васильевной по железной дороге.
Насладившись всецело чувством высокого, чистого наслаждения — быть вместе с любимой женщиной, он перешел к разрушающему анализу, в силу которого его умственному взору стали представляться картины мрачного будущего.
Его стала пугать эта предстоящая ему жизнь под одной кровлей с предметом его многолетней любви.
Он чувствовал, что эта любовь разгоралась в его сердце с новой силой, силой, пред которой может померкнуть ее чистота.
Караулов с ужасом наблюдал, что его чувство к графине начинает граничить со страстью, а сидевшая против него двадцатишестилетняя женщина в полном расцвете своей красоты, конечно, не могла служить успокоительным зрелищем.
Федор Дмитриевич переносил страшные муки, незнакомые большинству современных мужчин.
Это большинство не имеет понятия о любви, хотя и говорит о ней с красноречивым пафосом.
Смешивая вспышки чувственности с чувством, они осмеливаются называть любовью свое животное влечение, при котором женщина играет роль самки.
Платоническая любовь недоступна их понятию. Они смеются над борьбою между телом и духом, именно той борьбою, которую выдерживал несчастный Караулов.
По прибытии на виллу Караулов и графиня нашли маленькую Кору полулежащей в своем кресле в гостиной.
Она ждала их и потому приказала перенести сюда свое кресло.
При появлении Федора Дмитриевича девочка приподнялась и протянула ему обе руки.
Она узнала его, несмотря на прошедшие годы.
Черты лица лечившего ее в Киеве доктора врезались в память ребенка.
— Наконец-то, доктор, вы приехали… Я так ждала вас. Лучше поздно, чем никогда. Не правда ли, вы меня вылечите? — сказала она тем слабым грудным голосом, который указывает на сильное поражение легких.
Караулов смотрел на нее, и сердце его надрывалось от сознания своей беспомощности — он опытным глазом врача читал смертный приговор на изможденном лице несчастной девочки.
В его медицинской практике он, конечно, видел много тяжелых картин, но к одной из них он не мог привыкнуть — это к смерти ребенка.
Такая смерть казалась ему явлением нелогичным, ненормальным, ему казалось, что такая смерть нарушала закон гармонии природы.
Он отказывался понимать, для чего ребенок, только что начавший жить, должен умереть.
Зрелище, которое он видел теперь перед своими глазами, подтверждало эту роковую, хотя и бессмысленную, по его мнению, необходимость.