Тайна мадам Лефевр
Шрифт:
Уилл обхватил ее рукой за талию, теснее прижимая к себе, и стал покрывать поцелуями шею, перемежая с покусываниями. Пальцы второй руки он запустил к месту слияния их тел, чтобы ласкать влажный бугорок ее наслаждения, одновременно двигаясь внутри ее.
Тяжело дыша, Элоди выгнулась ему навстречу, делая контакт более полным. Уилл целовал ее грудь, его пальцы, повторяя ритм движения тел, ласкали ее половые губы.
Он вспотел, мышцы шеи и рук напряглись. Он отчаянно старался оттянуть неизбежный момент разрядки. Тут пика наслаждения достигла Элоди. С ее губ
Некоторое время они пассивно лежали в объятиях друг друга. Всю жизнь Уилл был нетерпелив и беспокоен, понукаемый некой неосязаемой силой, постоянно двигался вперед, ища что-то, чему не мог дать четкого определения. Сейчас он чувствовал себя удовлетворенным, осознав то, что принадлежит этому моменту и Элоди.
Подозрения и остатки злости на нее с тех пор, как они покинули Вену, полностью исчезли.
Должно быть, Уилл задремал. Открыв глаза, увидел Элоди, все еще восхитительно обнаженную, сидящую на краю кровати и наливающую в бокал вино.
– Это тебе, mon amant, – сказала она, протягивая ему бокал. – Подкрепи силы, они тебе еще понадобятся. И на чем же я остановилась, когда ты столь восхитительно прервал меня? Ах да.
Она потянула за пояс расстегнутых бриджей. Он покорно приподнялся, позволяя ей стянуть их с себя и отбросить на пол.
– Так лучше. Теперь ты обнажен, как я и хочу.
Ее глаза поблескивали, на губах играла томная улыбка одалиски, соблазняющей султана.
– Теперь я могу все увидеть и попробовать.
Взяв из рук Уилла бокал вина, она сделала глоток.
– Мне тоже понадобятся силы. Чтобы подарить тебе ночь, которую ты никогда не забудешь.
Какой-то едва уловимый звук вырвал его из объятий сна. Уилл медленно приходил в себя в окутанной тишиной комнате. Тело еще помнило восхитительные мгновения недавно пережитого наслаждения, как последний аккорд, вибрирующий в воздухе по окончании виртуозно исполненного произведения. Ночь, которую ты никогда не забудешь.
Вот уж точно.
После того как они первый раз занялись любовью, Элоди уложила его на подушки и снова оседлала, приняв в себя мужское естество. Она принялась говорить о Париже и Лондоне, будто находилась на дипломатическом ужине, не переставая двигать тазом и бедрами. Ее груди при этом восхитительно подпрыгивали в соблазнительной близости от его губ.
Это было возбуждающим эротичным зрелищем, не похожим ни на одно из тех, что Уиллу приходилось видеть раньше. Сначала он пытался соответствовать ей, поддерживая разговор, но, несколько раз запнувшись, сдался и, закрыв глаза, отдался ощущениям.
Вскоре он и вовсе позабыл, что нужно дышать, когда Элоди, все еще болтая, протянула руку вниз и стала массировать его крепкие, точно сливы, яички, одновременно вбирая член глубже в себя. Уилл снова достиг пика наслаждения, еще более интенсивного, чем прежде.
Они задремали, потом проснулись и, съев остывший ужин, заснули снова. Когда Уилл открыл глаза, голова Элоди покоилась на его бедре. Заметив, что его член опять пришел в состояние боевой готовности, она склонилась над ним и стала лизать кончиком языка, возбуждая его еще сильнее, потом приняла в бархатистые глубины своего рта. Скоро Уилл достиг мощной разрядки.
Даже думая о ней, он не мог сдержать улыбки. Быть может, удастся уговорить ее задержаться на постоялом дворе еще на день? Что это изменит? Они и так потратили почти четыре недели вместо двух, чтобы добраться сюда. Временами в пути Уилл испытывал необъяснимое желание растянуть путешествие и на более длительный срок, чтобы как можно полнее насладиться радостью нахождения рядом с Элоди, о чем прежде не мог и мечтать.
Впервые он задумался об узах, которые свяжут их не на несколько ночей, а на недели и месяцы, тонущие в окутанном туманной дымкой будущем. Продолжая размышлять об этой перспективе, он томно потянулся и тут осознал, что Элоди рядом нет. С гулко колотящимся сердцем сел на постели. Из-за задернутых занавесок не пробивался ни единый рассветный луч солнца. «Возможно, она вышла справить нужду», – подумал он, пытаясь совладать с тревогой и неприятным чувством в желудке.
Она отдала ему всю себя свободно и охотно, так же как и он отдал ей всего себя. Обнаженные и лишенные защитных барьеров, ничего не скрывающие друг от друга, они достигли единения тел и душ. Элоди не бросила бы его, не сказав ни слова.
Дрожащими неловкими пальцами он высек искру и зажег стоящую на прикроватном столике свечу. Подтвердились его самые страшные опасения – Элоди в комнате не было.
Уилл вскочил с кровати. Седельные сумки, которые он дал ей в обмен на саквояж, собранный в Вене, по-прежнему стояли у стены, но были пусты; платье, сорочка, чулки и туфли, которые Элоди надела после смены монашеского облика, исчезли.
Вынужденный признать горькую правду, Уилл ощутил пустоту в душе.
Будь она проклята! Обманула его, довела до состояния полнейшей безмятежности и удовлетворения и сбежала. Сбежала прямиком к своему Филиппу. Уилл почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Предан. Покинут. Грудь пронзила мучительная боль, хуже даже, чем после пулевого ранения испанских бандитов.
Он сдержал волну опустошенности, призвав на помощь волю, подавил боль и отчаяние, которые в последний раз испытал в детстве, сидя у постели умирающей матери.
Он пытался сравнить себя со старой девой, лишившейся невинности в объятиях негодяя, который бросил ее. Нынешняя ситуация ничем не была похожа на ту, что он пережил в пятилетием возрасте. Тогда он потерял единственную женщину, любившую его, теперь же был предан лживой шлюхой.
Она еще его узнает!
Как глупо с его стороны забыть пословицу о том, что один негодяй должен знать другого в лицо. Не оставив Элоди права выбора, он принудил ее к путешествию по договоренности, что каждый получит желаемое.