Тайна мадам Лефевр
Шрифт:
Она в очередной раз обошла площадь по периметру, обдумывая ситуацию и не находя решения, всякий раз оказываясь на том же самом месте, с которого начинала.
Элоди пыталась убедить себя, что Филипп еще мал и сумеет оправиться от потрясения, равно как привык жить с графиней, привыкнет жить и с ней, даже если толком не помнит ее. Он ведь плоть от плоти и принадлежит ей. Никто не может предъявлять на него прав, кроме нее. А сможет ли она вновь обрести внутренний покой, заставив ребенка пройти через подобное? Что, кроме кровного родства, может она предложить ему?
Находясь в Вене, Элоди воображала, как отвезет сына в какую-нибудь отдаленную деревеньку. Продав последние
А теперь? Она одна, без друзей и союзников и почти без денег. Кроме того, остается угроза со стороны Сен-Арно. Возможно, ее преследовали по его приказу. Придется сдаться на милость Уилла Рэнсли и ехать в Англию, где ей придется давать показания, которые отправят ее прямиком на виселицу. И тогда ее сын, если, конечно, удастся его выкрасть, останется сиротой в чужой стране.
Правильно ли она поступала, намереваясь поселить его в мире бедности, опасности и неуверенности в завтрашнем дне? Лишить привилегированной жизни в Париже, полной любви, безопасности и комфорта? Если, конечно, его здесь любят, оберегают и лелеют.
Элоди ухватилась за этот серебристый лучик надежды, как потерпевший кораблекрушение моряк цепляется за проплывающий мимо обломок судна. Возможно, графиня и заботится о том, чтобы ребенок был накормлен и хорошо одет, но обращается ли она с ним должным образом? Или пренебрегает, препоручив его воспитание слугам? Добрая няня и лакей – конечно, хорошо, но не лучше ли для Филиппа жить с настоящей матерью, которая души в нем не чает и для которой его благополучие является смыслом жизни?
Если сестра Сен-Арно, графиня де Ларошери, не может обеспечить мальчику достойную жизнь, не станет ли это веским основанием для того, чтобы выкрасть его, невзирая на опасности и туманное будущее?
Элоди никогда не сумела бы обеспечить сыну роскошной жизни, к какой он привык. Но любит ли графиня мальчика как мать? Чтобы выяснить это наверняка, Элоди нужно было вернуться в особняк де Ларошери. А уж потом принимать окончательное решение.
Уилл, наблюдающий за поспешным уходом лакея и няни, заметил, что Элоди тоже ступила на мощеную дорожку, будто хотела следовать за ними. Он поравнялся с ней, собираясь схватить за руку и предупредить, что не позволит снова ускользнуть, но отсутствующее выражение ее лица и ничего не выражающие глаза, смотрящие вдаль, красноречивее слов свидетельствовали, что она и не собирается бежать. В действительности она едва ли вообще осознает, где находится и кто ее окружает.
Понимая, что в ее нынешнем состоянии она не способна давать вразумительные ответы, Уилл просто шел с ней рядом, ломая голову над историей матери и сына.
Да, он испытал огромное облегчение, чего уж скрывать, когда узнал, что загадочный Филипп – всего лишь ребенок пяти лет от роду. Вспоминая о том, как Элоди мягко смеется и уклончиво отвечает «вроде того» на его вопрос, Уилл понял: ему следовало бы уже тогда что-то заподозрить и сообразить, что «семейное дело» не касается соперника, которого тут же нарисовало воображение. Мог бы догадаться, если бы глупая ревность не притупила способность читать между строк.
«Что-то вроде» возлюбленного. О да, уж ему-то отлично известно, как сильно может любить свою маму маленький мальчик.
Оставшийся в Париже сын стал весомым аргументом, которым и воспользовался Сен-Арно, чтобы заручиться помощью Элоди в венском покушении. Каким обманом ему удалось все это устроить? С другой стороны, мужчина, способный до беспамятства избить женщину, и ребенка выкрал бы без всяких угрызений.
Уиллу с трудом верилось, что Элоди надеялась, вернувшись в Париж, просто ускользнуть от него и выкрасть мальчика прямо из-под носа семьи, в которой он живет. Уилл улыбнулся. Похоже на правду. Учитывая ее талант к маскировке, он предположил, что она разработала сотню разных схем побега, намереваясь поселить ребенка в каком-нибудь неприметном и безопасном местечке. Уилл разрушил ее планы, хотя теперь гораздо лучше понимал, зачем она сбежала от него. Оставалось гадать, какую из схем она попробует претворить в жизнь в следующий раз. Он решил спросить ее об этом позднее. Прежде нужно дать ей время оправиться от потрясения, вызванного встречей с сыном. Теперь у Элоди нет причин скрывать свою историю, а он подумает, как ей помочь.
Это решение удивило его. Он вовсе не планировал брать с собой в Англию маленького мальчика. И все же, невзирая на злость к Элоди за обман, он не мог не признать, сколь сильно отошел от первоначального замысла – любым способом вынудить ее засвидетельствовать непричастность Макса к заговору.
Теперь нужно придумать, каким образом добиться этого, не подвергая опасности Элоди и ее сына.
Как бы он ни противился, в нем все же возникло глубокое, неодолимое желание защитить отчаявшуюся женщину, не имеющую ни семьи, ни друзей, ни средств к существованию, которая всеми правдами и неправдами пытается воссоединиться с сыном.
Уилл замедлил шаги, а Элоди резко остановилась и опустилась на скамью, изможденная. Сев рядом, он взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе в глаза, радуясь, что она не поморщилась и не попыталась высвободиться.
– Филипп ваш сын.
– Да.
– Сен-Арно использовал его, чтобы заставить вас заманить Макса в ловушку в Вене.
– Да.
– Почему он выбрал вас, которую нужно было принуждать силой? Ведь имелось множество семей, относившихся к Бонапарту с сочувствием. Почему бы не привлечь к осуществлению его плана одну из их дам?
Элоди фыркнула:
– Если бы вы были лично знакомы с Сен-Арно, не задавали бы подобных вопросов. Он считает, что женщины нужны лишь, чтобы рожать детей и ублажать мужчин, и им не хватает ума, чтобы следить за политической ситуацией или разбираться в иных важных вопросах. По его мнению, заставить женщину делать то, что нужно мужчине, можно лишь одним способом – угрожая тому, что ей дорого больше всего на свете.
– Как он заполучил власть над вашим ребенком?
– Из-за моей собственной глупости! – выкрикнула она. – Я была околдована его предложением о безопасной жизни для меня и сына, а потому угодила прямиком в расставленную им ловушку.
Уилл отлично понимал, что значит подобное обещание для вдовы, лишившейся мужа и не имеющей ни семьи, ни друзей.
– Как это произошло?
– Я уже говорила, мой брат Морис рекомендовал меня Сен-Арно в качестве экономки на время Венского конгресса, но я не принимала в расчет такую возможность. Зачем бы Сен-Арно едва сводящая концы с концами вдова, почти без опыта вращения в светских кругах? В самом деле, зачем? Какой же я была глупой! Нужно было сразу заподозрить, что дело нечисто. Я же была удивлена и польщена подобным предложением. Он уверял, что моя «прирожденная аристократическая грациозность» с лихвой компенсирует неопытность. Пообещал, что если я хорошо сыграю роль, то он не только позволит оставить платья и драгоценности, которые купит для меня, но и назначит нам с сыном некоторое денежное содержание. А потом, когда Филипп повзрослеет, употребит свое влияние на продвижение его карьеры.