Тайна многоруких богов
Шрифт:
У летучих мышей сильны общественные инстинкты. Они предпочитают селиться колониями в дуплах, пещерах и старых чердаках. Стоит одному попасть в беду, как ему на выручку спешат товарищи. Обычно летучие мыши предпочитают лечь спать на сытый желудок (вероятно, рекомендации врачей на сей счет им не известны и для этого они отправляются на вечерний променад после заката солнца). Зверькам вовсе не обязательно видеть насекомых, на которых они охотятся; для успешной охоты им достаточно их слышать — недаром у летучих мышей такие большие уши. В полете зверек посылает сигналы во все стороны пространства и принимает их отраженными. Живой радар позволяет летунам быстро набить желудок. Так, нетопыри-карлики успевают насытиться за 15–20 мин. Все остальное время они могут посвятить любимому хобби — полету ради полета. Особо любят крылатые зверьки
Однако не все рукокрылые «слухачи». К примеру, жители тропиков летучие собаки и летучие лисицы крупные животные, размах их крыльев достигает 1,5 м. Они не имеют и намека на эхолокацию, которая так прославила летучих мышей. Во время охоты целиком полагаются на свое зрение, которое у них в десять раз зорче, чем у человека.
Человек — собачий друг
Что бы там ни говорили ученые, звери рождаются с уже врожденными психическими качествами. Их мозг с утробы запрограммирован на те или иные действия. Сама морфология мозга свидетельствует о том, что перед нами, например, собака, а не кошка. (У собак острое обоняние, которое представлено большими обонятельными зонами коры мозга; таких зон нет у кошек.)
Гипотетическое превращение человеческого существа в волка.
Спящий щенок десяти дней от роду уже рычит и лает во сне, его лапки дергаются. Его сновидения полны охотничьего азарта, хотя щенок никогда не участвовал в охоте и даже не знает, что это такое. Пробудившись от сна, он пытается почесать за ухом, но его задняя лапа еще мала и не достает до уха. И лишь в месячном возрасте лапа вырастает настолько, что он может наконец вожделенно почесаться. Врожденная программа изначально вложена в мозги собаки и с самого рождения заставляет ее действовать так, а не иначе. Если два двухнедельных щенка случайно натыкаются друг на друга, они облизывают друг другу мордочки, но всего через пару дней, играя, щенки норовят прикусить братцу голову. В месячном возрасте нападают друг на друга, стремятся схватить за загривок и хорошенько потрепать. Через какое-то время игра перерастает в серьезные потасовки. Двухмесячные щенки скалят зубы, взъерошивают шерсть и стараются ухватить противника за горло. Кто и как обучает этому щенков? Надо признать, что врожденные качества волчьего поведения сами всплывают в их психике.
Почему-то принято считать, что волчата учатся у взрослых и перенимают у них модель волчьего поведения. Однако волчата, которым несколько дней от роду, принесенные в дом охотниками и выращенные без матерей и отцов, например кошкой, у которой осталось молоко, вовсе не «беззубые инфанты», — у них, как и у диких представителей волчьего рода-племени, проявляются волчьи наклонности. Недаром говорят: «сколько волка не корми, а он все в лес смотрит». И у волков и у собак во время «турнирных боев», когда дело доходит до грызни, выясняется, кто в своре вожак и кому будут подчиняться остальные. Иерархия, утвержденная в подростковом возрасте, порой сохраняется на всю жизнь.
Любители собак очень любят слушать дифирамбы собакам: мол, человек приручил волка, и обрел друга. При этом собаководам кажется, что большего друга, чем их собственная собака, не найти. Не все ясно с этой неравноправной дружбой. Если собака — друг человека, то человек тоже друг собаке? Отнюдь не каждый назовет себя собачьим другом, даже если идет речь о его собственном псе…
Между тем собака воспринимает хозяина как вожака стаи и подчиняется ему. Когда она стремится встать на задние лапы и облизать ему лицо, то этим признает свое подчиненное положение. Такое поведение часто наблюдается в волчьей или собачьей стае по отношению к вышестоящему. Выгул собак ассоциируется у них с охотой. Потребность собачьего организма состоит не только в том, чтобы справить на улице нужду, а в том, чтобы пометить свою территорию, задать трепку всем покусившимся на облюбованные владения, поискать партнера для любовных игр, а также коллективно, под руководством вожака поохотиться. Все эти черты врожденного поведения и демонстрируют собаки во время прогулки. Они рвутся с поводка при виде любого четвероногого существа (иногда двуногого), с которым можно познакомиться, подраться или съесть его. В чем же здесь роль человека?
Даже бросание пресловутой палочки воспринимается собакой как добыча, которую необходимо догнать. Если первая часть упражнения многими собаками выполняется с готовностью (догнать воображаемую добычу — палочку), то вторая — принести и отдать палку хозяину, — стоит большего труда. Как правило, она перерастает в игру: «а ну-ка, отними!», в которой уже человек превращается в конкурирующую собаку — вынужден играть по собачим правилам.
Громкий собачий лай, столь часто слышимый, — это призыв сородичей или вожака своей стаи — хозяина к обнаруженной потенциальной добыче. Желание укусить и разорвать противника явно доминирует в собачьем поведении, несмотря на все запреты и дрессуру. Объектом нападения может стать другой человек. Ведь он в глазах собаки отнюдь не венец творения, а представитель чужой стаи, с которым надо сразиться и прогнать его, а то и съесть.
Когда пограничник в засаде вместе с овчаркой выслеживает нарушителя, его питомец нередко оказывает ему медвежью услугу. Овчарка, руководствуясь врожденным инстинктом к нападению на чужака, может раньше времени выдать наряд. Ей очень трудно выжидать, видя нарушителя. Механизм сдерживания условных рефлексов у собак, как и у волков, очень слабый. В состоянии возбуждения пес себя не контролирует, даже приказы пограничника могут порой не возыметь действия. Все потому, что у псовых недостаточный контроль логического мышления и сдерживающих механизмов над центрами агрессии, а представительство центров агрессии в коре головного мозга велико. На этом базируется все врожденное поведение псовых.
Таким образом, патетика по поводу приручения волка человеком явно неуместна. Человек использует те врожденные качества псовых, которые ему выгодны.
Можно даже предполагать, что и так называемое приручение далеко от того, что рассказывают по этому поводу ученые. Принято думать, что человек забирал новорожденных волчат из логова убитой волчицы и приручал их. Однако опыт приручения волка таким образом удается очень редко, чтобы не сказать — совсем не удается. Скорее всего, древние люди заставили волков поверить, что они (люди) являются членами волчьего клана, с помощью магии. По всей видимости, предки нынешних собак испытали на себе оккультное воздействие древних жрецов, — оно изменило их характер, и благодаря ему будущие собаки перестали видеть в человеке врага и панически его бояться.
В остальном собака осталась типичным волком, пусть и незрелым. (У взрослых собак проявляются черты волчат. У них закручивается хвост и иногда висят уши, неплотно сжатые пальцы и укороченная морда, а морфология тела напоминает щенков. Собаки ласковы и общительны, как волчата и оттого не столь агрессивны.) Тем не менее у собак сохраняются все врожденные реакции и психические комплексы волков. Собакам, как и волкам, как их ни корми, надо кого-то драть, вцепившись в шею жертвы зубами, — без этого занятия собака сама не своя.
Коронный номер
Многим кажется, что домашняя кошка сопровождала человека чуть ли не всегда: мирно лежала на печи, мурлыкала песенки и щурила желтые глазки. Однако кошка появилась в жилище человека совсем недавно по сравнению с собакой, всего какие-нибудь 5–6 тыс. лет назад. Мумии одомашненных кошек находят в древнем Египте и Месопотамии.
Одомашнивание кошек обычно пытаются объяснять просто: людям нужен был сторож, — защищать продовольственные запасы от грызунов. Вот и нашли древние египтяне на роль сторожа хорошего кандидата — нубийскую кошку. Однако кошки, скорее всего, привлкались изначально для культовых целей. Еще «отец истории» Геродот писал, что у египтян существует культ кошки. Если кошка умирает, обитатели дома выщипывают себе брови в знак скорби, помещают мертвую кошку в святилище, бальзамируют ее труп и пересылают в Кошачий храм в Бубастисе. Словно в подтверждение слов Геродота, англичане в конце XIX века обнаружили в египетском Бени-Хассане свыше 300 тыс. мумифицированных кошек.