Тайна персидского обоза
Шрифт:
19
Встреча
I
Во дворе генеральского дома текла обычная армейская жизнь. Старший урядник Никодим Сомов, приставленный к Самоварову в качестве начальника охранения, внимательно осмотрел надворного советника с ног до головы и, натужно вздохнув, спросил:
— А взаправду люди гутарят, что вы, ваше благородие, прибыли к нам из самого Петербурга?
— Истинная правда, служивый, — весело пробалагурил Иван Авдеевич.
— Видно, вы, ваш-благородь, все больше на извозчиках да ямщиках ездить изволите, — приглаживая рукоятью нагайки седые
— Ты это, казачок, к чему клонишь? — насторожился следователь.
— Так ведь лошадку-то не просто будет вам подыскать. Дорога длинная, почитай, три перехода, а ваше благородие не всякий мерин выдержит.
— А что, разве кареты нет? — робко поинтересовался надворный советник, догадываясь, какое испытание может его ожидать.
Нельзя сказать, что Самоваров совсем не умел держаться в седле. Нет. Ездить верхом он научился еще в детстве, в имении отца. Правда, с тех давних пор минуло почти две дюжины лет, и Ивану Авдеевичу больше не доводилось вставлять ногу в стремя. Вот с непривычки и было боязно.
— Оно конечно, — хитро улыбнулся младший офицерский чин, — и в карете можно, и в коляске, и в дормезе, да только ведь тогда в лесу от лиходеев не спрячешься и речку вброд не перейдешь, ваш-благородь. Это ежели по почтовому тракту ехать… так это ажно все пять переходов будет. Да и то днем, а мы под вечер трогаем. А ночью абреки рыщут в окрест дороги точно волки. Одно неприятство от них. Верхом бы сподручнее…
— Абреки?
— Хищники, или разбойники по-нашему. Так себя величают горцы, давшие клятву жить грабежом и до самой смерти воевать. Мы их в полон не берем, да ведь они и не сдаются. Каждый абрек дерется до последнего патрона, а потом портит свое ружье, ломает шашку и бежит на солдатские штыки с одним кинжалом. С них взять нечего, кроме головы, прости, господи, мя грешного!
— Кроме головы? — надворный советник приоткрыл от удивления рот.
— Видно, ваш-благородь, вы здешней жизни не ведаете, — усмехнулся урядник. — За Кубанью мы с их братом обходимся так же, как и они с нашим. Черкесы пленным казакам горло как баранам режут. Вот и мы их мертвым басурманам смоляные кубышки отрезаем.
— А зачем?
— По местным обычаям тело нельзя похоронить без головы, поэтому родственники их у нас и выкупают.
— Как это?
— За деньги!
— Но ведь это не по-христиански, — растерянно развел руками пораженный следователь.
— Так они нехристи и есть! — оправдался Сомов и как ни в чем не бывало спросил: — Так, значит, в экипаже ехать изволите?
— Хотелось бы.
— Как прикажете. Лошади запряжены и давно у ворот дожидаются. Да вы не сумлевайтесь, ваше благородие, охранение и так удвоенное. Я вас в цельности и сохранности в Прочный Окоп доставлю! Не впервой! Ну что, выдвигаемся?
— Давно пора.
«Вот баламут, — подумал Иван Авдеевич. — Экипаж стоит, усиленное сопровождение ждет. А зачем тогда, спрашивается, он мне пудрил мозги этой верховой ездой? А потому, наверное, что в России каждый маленький начальник страсть как хочет почувствовать свою значимость. Вот и этот казак живой тому пример».
Самоваров забрался в карету, и четверка лошадей в сопровождении казачьего охранения покатила надворного советника вниз, к Большой Черкасской улице, мимо редких зевак, провожающих ее любопытными взглядами.
II
Очередное промозглое утро застало Ивана Авдеевича в пути. Проснувшись, он посмотрел в окошко. Обложной
Временами на возвышенностях маячили казачьи посты с вышками, конюшнями, казармами и сараями для орудий. Возле них торчали высокие шесты, обернутые соломой, со смоляными бочками наверху, которые зажигались при появлении неприятеля и дымом обозначали место прорыва. Через каждые три версты встречались пикеты из двух казаков. Они выставлялись только в дневное время, а ночью снимались.
К полудню экипаж без приключений достиг Прочного Окопа. Крепость, построенная на самом высоком месте правого берега Кубани, против устья Урупа, господствовала над местностью и потому была видна издалека. По ее углам располагались четыре орудия малого калибра.
Надо сказать, что внешний ров во многих местах осыпался и сложности для преодоления этой искусственной преграды не представлял. Высота ее насыпного бруствера не превышала и шести футов. Попав внутрь через высокие дубовые ворота, Иван Авдеевич поразился бедности и неопрятности тамошних построек, загромождавших и без того скудное пространство. Дом кордонного начальника с небольшим садом, провиантский магазин, артиллерийский цейхгауз и солдатские казармы представляли жалкое зрелище и могли рассыпаться при первом же сильном урагане. На всем лежала печать скуки, ветхости и военного однообразия. Единственным добротным сооружением внутри крепости была квартира генерала. Приезжавших сюда туземных князей она приводила в истинное восхищение от разного рода европейских удобств и современных предметов обихода. Горцы в долгу не оставались и наполняли ее стены всяческими предметами азиатской роскоши.
В ста саженях на север от укрепления лежал форштадт — два ряда низких, крытых камышом мазанок, огороженных кругом колючим плетнем со рвом. В них ютились семейства женатых солдат.
Представившись генералу и назвав в качестве цели приезда допрос полковника Игнатьева по фактам злоупотреблений штаб-офицеров Безлюдского и Латыгина, следователь выяснил, что колонну полковника ожидают давно и вскоре она должна войти в крепость.
Генерал-майор Турчанинов оказался довольно приветливым человеком. Небольшого роста, сухопарый, с живыми умными глазами, источавшими спокойную и уверенную силу, в свои пятьдесят он выглядел значительно моложе, видимо, благодаря давней привычке обливаться по утрам холодной водой. Он тут же пригласил гостя отобедать, и уставший после долгого пути надворный советник с радостью согласился.
Стол изобиловал местными дарами: фазаны, оленина, копченый кабаний окорок, осетрина, раки, всевозможные соленья и виноградное вино местного производства; все было приготовлено со знанием дела, и каждое блюдо имело изысканный и неповторимый вкус.
Утолив голод, Иван Авдеевич закурил трубку, выслушивая сетования командира цитадели по поводу устаревшей системы укреплений и беспечности линейных казаков, у которых неприятель умудряется уводить из-под носа табуны лошадей.
Внутри крепости всегда царило столпотворение. Кроме русских офицеров, собиравшихся здесь для экспедиций, нередкими гостями были покоренные кабардинские князья, а иногда в роли парламентариев выступали и враждующие с властями чеченцы. Двор кипел как муравейник.