Тайна персидского обоза
Шрифт:
II
Culpa majorum posteri luunt[29].
Второй день слушаний по делу Шахманского начался с допроса свидетеля защиты — художника Раздольского. Модест Бенедиктович частично подтвердил показания Перетягиной. Однако и он не избежал участи предыдущих очевидцев, подвергнутых перекрестному допросу. Государственный обвинитель вел себя с ним довольно жестко:
— Отчего вы так уверены, что видели подсудимого и горничную Перетягину именно между половиной шестого и шестью? У вас были с собой часы?
— Нет, часов у меня не было. Просто водяная лилия начинает закрываться между пятью и шестью часами. А в тот момент она спряталась только наполовину.
— Вы, господин художник, натурфилософию тут не разводите! Здесь вам не урок ботаники, мы, знаете ли, люди образованные… Не было часов, так и говорите, что не знаете, который был час, — возмутился прокурор.
— Заявляю протест, — адвокат привстал с места. — Господин обвинитель оказывает давление на свидетеля защиты и вольно трактует его слова, что является недопустимым.
— Протест принимается, — посоветовавшись с коллегами, заключил судья.
— Когда вы ушли из сада? — поинтересовался Клим Пантелеевич.
— Около шести.
Раздольский был последним свидетелем, и суд перешел к своей заключительной части. Но тут открылась дверь, и судебный пристав долго с кем-то препирался. Увидев это, председательствующий осведомился:
— Что там за шум?
— Ваша честь, тут городовой и какая-то барышня, просят передать господину Ардашеву два конверта.
Из-за двери показалось лицо Варвары — экономки Ардашева. Увидев Клима Пантелеевича, она улыбнулась и кивнула, подав условленный знак. Рядом
— Ваша честь, это очень важная для меня информация. Разрешите ее получить, — попросил адвокат.
— Извольте, — распорядился председательствующий.
Пристав тотчас же передал Ардашеву оба письма. Клим Пантелеевич незамедлительно вскрыл корреспонденцию и прочел. По его лицу пробежала легкая тень удовлетворения.
— Итак, судебное следствие считаю законченным. Суд переходит к прениям сторон. Слово предоставляется обвинению.
Филаретов поднялся, внимательно обвел взглядом зал и, выдержав пятисекундную театральную паузу, разразился страстной речью:
— Господа присяжные заседатели, уважаемый суд и присутствующая здесь публика! За эти два дня перед нами, как в волшебном фонаре, высветились все тяжкие злодеяния, совершенные подсудимым, который, подобно волку в овечьей шкуре, много лет скрывался среди нас, простых смертных. Но в этом нет ничего удивительного, потому что мы не можем видеть в каждом человеке вора или убийцу. И не зря говорили древние: gravis est malum omne, amoeno quod sub aspectu latet! — «под благостной личиной зло страшнее». — Он снова замолчал и уставился в пол. Потом пожал плечами и неожиданно прокричал: — Как? Я спрашиваю, как мог внук воткнуть спицу в ухо своей родной бабушке? Кто позволил ему вершить судьбы людей? И в чем причина этой жестокости? — Он повернулся к присяжным и уже совсем тихо проговорил: — Поверьте, я, видевший в этих стенах многое, долго не мог найти ответы на все эти вопросы. Но они есть, вернее сказать, имеется всего лишь одно слово, объясняющее сокровенный мотив поступков этого нелюдя, — корысть. Ради нее, ради этого «золотого тельца» он загубил три невинных души, но не успокоился и в прямом смысле перегрыз горло четвертому! И как после этого его можно называть человеком? Ну из-за чего, спросите вы, он убил тишайшего ученого-краеведа? Из-за карты подземных ходов крепости, которая якобы может привести к так называемому персидскому золоту, бесследно исчезнувшему восемьдесят лет назад. Под покровом темноты он пробирается в комнату к безобидному смотрителю музея и, в целях завладения картой, душит его своей подушкой. Утром, чтобы уничтожить следы проникновения, он предлагает снять дверь с петель, а свою наволочку сдает в стирку. А при чем, скажете вы, купец Сипягин? Чем он-то не угодил? Ответ прост, господа присяжные заседатели: душегубец боялся лишиться наследства, оставленного ему по духовному завещанию госпожой Загорской. Да, она действительно отписала внуку два доходных дома, но только после ее смерти. А тут откуда ни возьмись появляется этот негоциант и выражает желание купить один из домов по баснословной цене. Мало того, он даже оставляет задаток! Выходит, что подсудимый может лишиться самого лакомого куска. И тогда в ресторации железнодорожного вокзала он подсыпает Сипягину опий. Чудовищная смесь водки и наркотика сводит потерпевшего с ума, и он бросается под поезд. Вроде бы опасность миновала, но до наследства и мнимого персидского золота еще ох как далеко! Преступник прекрасно понимал, что чем скорее наследодатель отойдет в мир иной, тем быстрее он обретет долгожданное богатство. И тогда он решается на новое, чрезвычайно гнусное злодеяние — убийство своей бабушки, доброй и безобидной старушки, известной всему городу благотворительницы. А чтобы обеспечить себе алиби, лиходей подговаривает горничную заявить, что она якобы в тот момент занималась с ним прелюбодеянием. Да ведь обвинение этого и не отрицает! Конечно, они не единожды предавались дикому разврату, и здесь мы полностью согласны с защитой. Но только сначала произошло убийство, а потом была страстная встреча двух грешников. У злодеев все возможно! И делали они это специально на глазах художника Раздольского. А что? Больше свидетелей — прочнее алиби! Ах, господа, не правда ли, какой мерзопакостный цинизм! — Прокурор подошел к столу с вещественными доказательствами. — Но они жестоко просчитались… Вот на этих калошах, — Филаретов взял в руки одну из них, — инициалы подсудимого. А это corpus delicti — самые что ни на есть настоящие улики. Но имеются и другие доводы: удар спицей был нанесен Загорской в правое ухо, а сделать это мог только левша. А какая, позвольте спросить, рука у подсудимого замотана бинтом? Ле-ва-я! — произнес он по слогам. — А почему, спросите вы? Да потому что он левша, господа присяжные заседатели! А теперь скажите, надо ли еще выяснять причину, по которой этот кровавый маньяк перегрыз горло невинному тюремному сидельцу по фамилии Беспутько? Так ли уж это важно для вынесения вердикта? — И, как бы отвечая на собственный вопрос, обвинитель молча покачал головой и замолк, но спустя несколько секунд он картинно воздел руки вверх и, будто обращаясь к Всевышнему, изрек: — Culpae poena par esto! Valeat justitia! — И тут же перевел: — Пусть наказание соответствует преступлению! И да восторжествует правосудие!
Зал зашелся несмолкаемыми аплодисментами, будто на сцене закончил выступление всемирно известный трагик, и на глазах у впечатлительных дамочек заблестели слезы умиления. Судья был вынужден призвать публику к порядку.
— Слово предоставляется защите, — служитель Фемиды с интересом посмотрел в сторону адвоката. Ардашев выглядел отрешенным, как будто все происходящее его нисколько не интересовало. Он неторопливо поднялся, огляделся по сторонам, пожал плечами и неуверенно изрек:
— Я выслушал проникновенную речь уважаемого обвинителя, и, откровенно говоря, мне совершенно нечего сказать. Он абсолютно прав. — По залу прокатился гул удивления, быстро сменившийся тишиной. Десятки глаз недоуменно смотрели на присяжного поверенного, пытаясь разгадать его замысел. Ардашев молчал. Наконец он вышел из-за стола, сделал несколько шагов к балюстраде, отделяющей его от присяжных заседателей, и повторил: — Господин прокурор абсолютно прав, но только в том случае, если убийцей считать подсудимого. Да вот господин Шахманский не имеет никакого отношения ко всем этим злодеяниям. Преступником же является совсем другой человек. — Публика притихла, ожидая развязки. Но Клим Пантелеевич не спешил. — Чтобы понять истоки свершившихся злодеяний, нам придется, господа присяжные заседатели, перенестись на восемьдесят один год назад. Тогда, в одна тысяча восемьсот двадцать восьмом году, через Ставрополь бесконечной вереницей шли военные обозы с персидским золотом, полученным Россией по Туркманчайскому мирному договору. Все бы хорошо, но в Санкт-Петербурге в одном из ящиков вместо золотых монет оказались куски ракушечника — наиболее распространенного строительного материала в нашем городе. Поддельными оказались и пломбы на сундуке. Дабы отыскать пропажу, по высочайшему соизволению государя в Ставрополь был направлен чиновник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии надворный советник Самоваров. Но странное дело: в день, когда фурштат прибыл в нашу крепость, бесследно исчез Корней Рахманов — поручик интендантской службы, отвечающий как раз за тот самый соляной склад, куда и сгрузили сундуки с золотом. Господин Самоваров предположил, что под этим подвалом проходит подземный ход и злоумышленник, совершив кражу, по нему и ушел. Действительно, под плитой было обнаружено пространство и даже найдена одна пуговица от мундира пропавшего офицера, опознанная впоследствии его женой. Только вот дальше пробраться было невозможно, потому что подземелье обрушилось и путь преградила гранитная скала. Попытки выйти на подземные ходы с помощью вертикальных шурфов тоже ни к чему не привели, и вскоре поисковые работы были прекращены. Командованием гарнизона была принята удобная версия о дезертирстве поручика, и его семью лишили пенсионных выплат. Но в то же самое время весьма странные вещи стали происходить в доме, где остановился надворный советник Самоваров: молодой жене полковника Игнатьева слышался странный голос, взывающий о помощи; ей казалось, что это был голос пропавшего поручика. Однако значения этому тогда не придали, и вскоре во время родов она умерла, но ребенка удалось спасти. Девочку нарекли Елизаветой. Отец оставил дочь на попечение деду, а сам в составе экспедиции отправился воевать с горцами. Правда, перед самым походом в комнате дочери он замуровал в стене жестяную коробку с посланием потомкам. За годы металл окислился, и на стене проступила ржавчина, принятая покойницей за кровавые пятна. Вчера, допрашивая свидетелей, я умышленно расспрашивал об этом доктора Лисовского, дабы привлечь к этому факту внимание злоумышленника, присутствующего в зале. Эти сведения не могла не спровоцировать его на тайное проникновение в чужую комнату и совершение кражи — извлечение из стены содержимого тайника. Расчет оправдался, и полчаса назад лихоимец был задержан на месте преступления. В данный момент он находится в полицейском управлении, а вот и найденное им письмо, написанное полковником Родионом Игнатьевым ровно восемьдесят один год назад. Оно многое проясняет и расставляет загадочные события прошлого по местам, и потому, господа присяжные заседатели, я прочту его вам без сокращений.
Клим Пантелеевич развернул пожелтевший лист бумаги, приблизился к присяжным и стал читать:
«Я, полковник Родион Игнатьев, оставляю это подробное покаяние своим потомкам в надежде, что они смогут понять меня и простить все мои тяжкие прегрешения, совершенные под воздействием корыстолюбия и стяжательства.
Два года тому назад я стал на постой в доме купца Федора Толобуева и тотчас же влюбился в его дочь Агриппину. Невдолге мы обвенчались. С самых первых дней супружеской жизни я чаял выбраться из этой скучной провинциальной дыры, но по причине разгоревшейся с новой силой войны с горцами о переводе нечего было и мечтать. Оставался один путь — выйти в отставку. Имение мое давно было продано, а для партикулярной жизни нужен был капитал, коего, к сожалению, я не имел. И вот однажды, во время игры в вист, мой приятель поручик Корней Рахманов поведал мне, что в углу соляного склада провалился пол и под каменной плитой он усмотрел подземный ход, коий определительно был прорыт для спасения гарнизона фортеции еще в славные суворовские времена.
А в этом году, после разгрома войск Фетх-Али-Шаха, через Ставрополь прошел первый обоз из Персии с ценностями, полученными по контрибуции. Каждый сундук был опломбирован сургучной печатью полка, шедшего в охранении. Как раз тогда у меня и созрел план, кой я доверил Корнею, и он согласился мне помочь.
В день, когда прибыл очередной фурштат, я заступил дежурным по гарнизону, и у нас уже были готовы оттиски всех печатей, исполненных Рахмановым с помощью алебастра и воска. В это самое время из лазарета выносили трупы холерных солдат, и вся обозная охрана разбежалась. Мне удалось незаметно вытащить скобу с телеги, на коей был восьмой сундук, и ее ось тут же переломилась пополам. Затем я подменил восьмой ключ на связке начальника обоза другим ключом, а настоящий передал Рахманову, и поручик сразу же спустился в яму, прикрыв ее мешками с солью. К тому времени начальник обоза уже решил заночевать в Ставрополе, и весь груз с поломанной подводы занесли в этот седьмой склад, а у дверей выставили стражу. Поручик, зная время смены караула и снабженный моим брегетом, должен был освободить от золота восьмой сундук, положить в него камни и, опечатав сургучом, схорониться, дожидаясь, когда освободят склад и обоз тронется в путь. И лишь после всего этого я должен был его незаметно открыть… Но утром, когда выносили сундуки, я воспользовался суматохой и ломом задвинул плиту на место, заперев Корнея в каменном мешке. Это получилось само собой, и, видит Бог, я этого не хотел, но… я это сделал. Склад закрыли, и я проследил, чтобы им не пользовались. Через десять дней, когда фурштат был уже далеко, я отодвинул тяжелый гранитный камень, надеясь забрать золото и свои часы. Но мертвеца в яме не оказалось, а впереди чернел обрушившийся завал… Судьба, по всем вероятиям, распорядилась иначе, и несчастный, поняв, что ему никак не выбраться, пошел дальше по подземелью, надеясь отыскать выход. Возможно, эти старые подземные галереи проходят рядом с фундаментом моего дома и оттоль его крики проникали через подвальную вытяжку в воздуховод печи, и однажды их услышала Агриппина. Пытаясь выбраться наружу, он, скорее всего, стал копать землю, отчего сдвинулась порода и завалила его вместе с золотом. Погребенный заживо поручик — мое самое большое злодеяние, но оно повлекло за собой и другие прегрешения: в кабинет штабс-капитана Рыжикова я подбросил пистолет, а на связку ключей начальника обоза повесил ключ от полковой кассы поручика Гладышева, надеясь, что подозрение в краже в конечном итоге падет и на него. Слава Создателю, отворотившему пулю от следователя Самоварова, избавившего меня от еще одного греха…
Расплата за мои преступления пришла слишком быстро, и Всевышний, в искупление загубленной мною человеческой жизни, забрал к себе ни в чем не повинную Агриппину, а неприкаянная душа Корнея будет еще долго бродить по окрестностям, доколе не найдут его останков и не отслужат по нему молебен. И теперь я прошу Господа, чтобы моя скорая смерть искупила злодейства мои и не обрекла мой род на вечные муки и страдания! Прости меня, Отец Небесный!
Ставрополь, 28 г. XI 17».
Ардашев на секунду замолчал, и было слышно, как в оконное стекло бьется большая черная муха.
— Но какое отношение, господа присяжные заседатели, имеют эти далекие события к сегодняшнему процессу? — задался вопросом адвокат и тут же ответил: — Самое прямое, поскольку у Соборной горы недавно были найдены останки пропавшего восемьдесят с лишним лет назад поручика Рахманова! У него как раз и оказались часы с дарственной надписью генерала Ермолова тогда еще майору Родиону Игнатьеву, а на истлевшем мундире недоставало одной, той самой, потерянной серебряной пуговицы. Но это стало ясно не только мне, но и его правнуку, волею судеб оказавшемуся в Ставрополе. Он, вероятно, понял, что полковник Игнатьев и поручик Рахманов — соучастники кражи персидского золота, так и не найденного до сих пор. И тогда он решил восстановить так называемую «справедливость» и получить все то, чем давным-давно мог завладеть его прародитель. Проведя несложный расчет, он понял, что золото находится на территории усадьбы Загорской. В этом, конечно, был свой резон, ведь в обнаруженном старинном брегете таилась подсказка: внутри вместо механизма был вложен персидский золотой туман, а стрелки показывали без четверти пять, то есть четыре сорок пять. Случайно ли это? Конечно же нет! Умирающий Рахманов оставил сообразительному потомку намек, где искать золото. Монета означала клад, а время — расстояние. Оказывается, от соляного склада до дома номер восемь по Александрийской улице ровно четыреста сорок пять шагов. Вот вам и разгадка! Будто издеваясь над своим мучителем, Корней прошел по подземным галереям четыреста сорок пять шагов и спрятал украденные ценности как раз рядом с домом полковника. Но где? С какой стороны? На какой глубине? Согласитесь, можно изрыть все подворье и ничего не найти. И тогда ваш покорный слуга обратился в местный краеведческий музей с просьбой отыскать фортификационную карту подземных сообщений и возможные документы того периода, касающиеся распоряжений командующего линией. Покойный Корзинкин передал мне две коробки документов, среди которых оказался вырванный лист из дневника генерала Эртеля. В нем говорилось, что из Петербурга в Ставрополь прибыл чиновник Третьего отделения надворный советник Самоваров с целью поиска золота, пропавшего в Ставрополе во время следования фурштата из Персии в Петербург. Естественно, после моего ухода хранитель музейных ценностей прочел этот текст, и, сопоставив мой интерес к карте, а также газетную статью о странном захоронении под Соборной горой, заядлый кладоискатель не устоял перед соблазном и похитил документы, инсценировав кражу через окно. Корзинкин понял, что где-то совсем недалеко, на территории бывшей крепости, ждут своего часа сотни золотых монет. Я допускаю, что историк собирался кому-нибудь продать эту информацию, но, скорее всего, он самолично надеялся отыскать сокровища. Как об этом стало известно злоумышленнику, я могу только догадываться. Хотя возможно допустить, что краевед просто-напросто проболтался своему палачу. И этот разговор стал для него роковым. А вот теперь, имея на руках доказательства нахождения золота на территории усадьбы Загорской, преступник мог договариваться с кем угодно. Таким компаньоном для него стал Сипягин. Торговец зерном согласился участвовать в совместном предприятии по приобретению бесценной недвижимости и даже заплатил госпоже Загорской задаток, но можно предположить, что после этого он потерял всякий интерес к своему компаньону. Этого злоумышленник ему простить не мог и потому незаметно подмешал ему в алкоголь достаточно большую дозу опия. Результат вам известен. Но стал ли душегубец ближе к сокровищам, совершив два смертоубийства? Нет. Зачем же тогда ему лишать жизни престарелую хозяйку дома, если наследником по духовному завещанию является господин Шахманский? Смысл есть только в том случае, если наследник, обвиненный в убийстве наследодателя, будет лишен прав по завещанию, и тогда это имущество перейдет к очередному наследнику — Глафире Виссарионовне Загорской. Именно она стала бы собственницей двух доходных домов, ну а вместе с ней доступ к богатству получил бы ее будущий супруг и убийца в одном лице — газетный репортер Савраскин.