Тайна персидского обоза

Любенко Иван Иванович

В зале поднялся невообразимый шум. Дамы трещали без умолку, как синицы в зимнюю оттепель. Глафира закрыла лицо руками и разрыдалась; какая-то сердобольная старушка предложила ей для успокоения нюхательной соли, но классная дама заторопилась к выходу.

Клим Пантелеевич не торопясь, будто фокусник, взял со стола конверт и, выудив из него сложенный вдвое лист с отпечатанным на машинке текстом, обратился к председательствующему:

— Позвольте представить вниманию суда ответ, полученный мною только что из адресного стола города Костромы: «Г-ну Ардашеву К. П. (присяжному поверенному Ставропольского Окружного суда). На Ваш запрос от 18. VII. 1909 г. имеем честь сообщить следующее: в настоящее время в г. Костроме по адресу: ул. Покровская, дом № 8, проживает вдовствующая мещанка Васильева Степанида Корнеевна, урожденная Рахманова, 1828 года рождения. Ее дочь, Ковалева Анна Митрофановна (урожденная Васильева), 1853 года рождения, мещанского сословия, в 1872 году была обвенчана с дьяконом Савраскиным Поликарпом Алоизовичем, и в

настоящее время она проживает в доме № 32 по Борисоглебской улице. От этого брака у них имеется пятеро детей. Действительно, один из них — г-н Савраскин Георгий Поликарпович, 1874 года рождения. В 1892 году г-н Савраскин Г. П. убыл в г. Санкт-Петербург, и в настоящее время в г. Костроме не проживает и местонахождение его неизвестно. С совершеннейшим почтением, помощник начальника адресного стола г. Костромы, коллежский регистратор Свербиль В. К. 25 VII 1909 г.» Теперь совершенно ясно, что найденные под Соборной горой останки принадлежат Корнею Рахманову — прадеду господина Савраскина. Этот молодой человек стремился любой ценой добраться до сокровищ, покоящихся где-то на территории усадьбы дома номер восемь по Александрийской улице. Стоит отметить, что первая попытка убийства госпожи Загорской была предпринята им еще раньше, когда он подменил больной старушке успокоительный порошок и она приняла крайне опасную дозу опия. Лишь своевременная помощь горничной и врача Лисовского тогда спасли ее. Итак, господа присяжные заседатели, разрешите перейти непосредственно к доказательствам вины корреспондента газеты «Северный Кавказ» Савраскина Георгия Поликарповича. Признаться, заподозрил его я сразу же после убийства Елизаветы Родионовны, и причиной тому были его же собственные свидетельства относительно времени его прибытия в Алафузовский сад. Вы также слышали их в судебном заседании. Помните, он утверждал, что оказался в саду приблизительно в половине седьмого? А на вопрос товарища прокурора, что он делал у пруда, газетчик ответил, что любовался распустившимися лилиями. Он еще очень сожалел, что под рукой не было редакционного аппарата, позволившего бы запечатлеть красоту кувшинок. Там же, по его словам, он видел художника Раздольского и уже затем он повстречал господина Варенцова и Изабеллу Ивановскую. Только все дело в том, что водяная лилия — это цветок-часы, и закрывается она строго в одно и то же время. Как свидетельствовал в судебном заседании Модест Раздольский, Перетягину и Шахманского он видел в пять тридцать, когда лилия сомкнула лепестки лишь наполовину, а в шесть он уже покинул сад. Стало быть, Савраскин лжет, и на самом деле в момент убийства Елизаветы Родионовны он уже находился в парке и шел от нижней аллеи — самого места происшествия — к смотровой площадке. Только двигался он по короткой диагональной дорожке, оставляя на ней следы подошвы калош фирмы «Треугольник». Известная эмблема довольно хорошо отпечаталась на песке благодаря мелкому, то и дело срывающемуся дождику. Более того, он постарался даже оставить концом своего зонта следы трости, якобы принадлежащие подсудимому. Но, учитывая, что Шахманский левша, злоумышленник переложил собранный зонт в левую руку и, не имея привычки держать в ней трость, довольно неумело имитировал его походку, то и дело оставляя пропуски. К тому же окончание трости Шахманского имеет тупой резиновый наконечник размером чуть менее копеечной монеты, а острый конец зонта оставлял глубокие и узкие отверстия. На фотографических изображениях места происшествия это довольно хорошо заметно. Но возникает вопрос: как убийца смог нанести удар в правое ухо, если он не левша? Ответ прост: душегуб развернул инвалидную коляску таким образом, чтобы жертва находилась к нему спиной и, вырвав спицу, вогнал ее в правое ухо, а затем снова поставил коляску в первоначальное положение. Именно поэтому под ней не было сухого пространства, которое должно было остаться, если бы во время дождя Загорская была на том же самом месте, где ее оставила горничная. Это тоже видно на фотографических карточках, имеющихся в материалах дела. Итак, дойдя до второй туи, преступник снял калоши, завернул их в газету и спрятал под этим вечнозеленым растением. Какие к тому у меня имеются основания? Извольте. — Ардашев подошел к столику с вещественными доказательствами. — Убеждая суд в виновности Шахманского, господин товарищ прокурора постоянно указывает на калоши с металлическими вставками внутри. Однако он даже не попытался обратить внимание на газету «Северный Кавказ», в которую они были завернуты. Простите, но меня удивляет эта потрясающая невнимательность. Господин прокурор любит приводить афоризмы древних, надеюсь, ему известно изречение In judicano criminosa est celeritas — «В сужденьях спешка — тоже преступление». Этот вечерний номер был за 25 июля. Газета поступает к своим читателям не ранее девятнадцати часов, тогда как, по заключению полицейского медика, убийство произошло в восемнадцать… А калоши в газете были принесены еще ранее, то есть примерно в семнадцать часов, когда почтальоны еще не разносят «Северный Кавказ» по домам и квартирам. Следовательно, это мог сделать только человек, имеющий непосредственное отношение к выпуску свежего номера, а именно господин Савраскин.

Как я уже говорил, обвенчавшись с Глафирой Виссарионовной Загорской, преступник стал бы одним из собственников доходного дома. А если бы господин Варенцов попытался претендовать на половину наследства, то, я думаю, было бы нетрудно предсказать его дальнейшую судьбу. Да и будущее самой Глафиры Виссарионовны тоже оставалось бы под большим

вопросом. Но, слава богу, Савраскин находится в полицейском участке, и я надеюсь, скоро предстанет перед судом. А сейчас, господа присяжные заседатели, я прошу вас принять справедливое решение и освободить невиновного. Простите, если мое выступление заняло слишком много времени.

Прокурор был заметно фраппирован речью Ардашева и, пытаясь скрыть досаду, принялся зевать, придавая лицу скучающее выражение, но от этого выходила только лживая и натянутая гримаса. Репортеры горячо обсуждали выступление адвоката и шуршали редакционными блокнотами.

Выдержав паузу, Кондратюк призвал публику к тишине и даже пригрозил удалить из судебного присутствия чересчур экзальтированных особ. Удовлетворенный наведенным порядком, он предоставил слово подсудимому.

Аркадий Викторович, видимо, еще не осознающий своего спасения, невнятно пробормотал, что он никого не убивал, а в тюрьме на него было совершено нападение и ему пришлось защищаться. Никакой вины за ним нет, перед людьми и Богом он чист.

После напутственного слова судьи двенадцать присяжных заседателей скрылись за дверью совещательной комнаты. Был объявлен короткий перерыв. И хотя результат, казалось, был предопределен, но в поведении людей и самой обстановке сохранялась некоторая нервозность, предшествующая обычно ожиданию скорой грозы или близкого шторма. Напряжение нарастало, и вскоре зазвонил колокольчик. Публика расселась по местам.

Появились присяжные, и вперед вышел старшина. Все встали. Председатель начал зачитывать вопросы:

— Виновен ли подсудимый в преднамеренном смертоубийстве Сипягина Капитона Игнатьевича?

— Не виновен, — ответил высокий седовласый отставной штабс-капитан Сунженского полка.

— Виновен ли подсудимый в убийстве Корзинкина Назара Филипповича?

— Не виновен.

— Виновен ли подсудимый в убийстве Загорской Елизаветы Родионовны?

— Не виновен.

— Виновен ли подсудимый в преднамеренном смертоубийстве Беспутько Якова Егоровича?

— Не виновен, — эхом раздавались слова и терялись под высокими сводами отделанного дорогой лепниной потолка.

— Подсудимый Шахманский Аркадий Викторович признается оправданным и немедленно освобождается из-под стражи, — громогласно объявил вершитель правосудия.

Зал взорвался овациями. Шахманский робко вышел из-за ограждения и принялся горячо трясти руку Климу Пантелеевичу. Его глаза были полны слез и неподдельной благодарности. Отовсюду слышались восторженные возгласы, и многие считали своим долгом лично поздравить Ардашева с блистательной победой. А Филаретов тем временем с деланым безразличием собирал со стола бумаги, ставшие теперь уже ненужными.

Незаметно публика потянулась к выходу, и там, у самой двери, светилось счастьем заплаканное лицо Анны Перетягиной. Ей навстречу радостно торопился ее преданный и теперь уже оправданный поклонник.

26

…без заглавия

Утренний луч теплого солнца медленно и неохотно пробирался сквозь тюремную решетку и остановился на лице узника, будто пытаясь его приободрить.

Арестованный накануне Савраскин всю прошедшую ночь не спал и представлял собой жалкое зрелище: глаза превратились в узкие щелочки, руки тряслись мелкой дрожью паралитика, а противный непроглатываемый комок то и дело подкатывал к горлу, мешая дышать. Во рту чувствовался горький привкус желчи, а в душе недавнего балагура и весельчака, как в чулане, царила темень. Оно и понятно — на горизонте маячила виселица. Жизнь, полная ярких цветов, веселого птичьего пения и беззаботного женского смеха, теперь не для него. Смердящая деревянная бадья, именуемая парашей, да надоедливые красные, разжиревшие на человеческой крови клопы — вот и вся его среда обитания. Но и это продлится не долго. Скорый суд, неутешительный вердикт присяжных, смертный приговор, прошение о помиловании, несколько месяцев томительного ожидания — и все. Полная и мрачная безысходность.

Неминуемо настанет день казни, и сырым, промозглым утром застучат плотницкие молотки, сооружая в тюремном дворе место для экзекуции. Скрипучие ступеньки эшафота, пеньковая веревка, пахнущая бараньим жиром, очерченный квадрат западни, дикие голуби на тюремной крыше — последние ощущения живого человека. А дальше — пустота, черная, пугающая и безмолвная. На счастливую загробную жизнь отчаянному охотнику за персидскими сокровищами надеяться бессмысленно. Господь не простит ему три загубленных души… никогда.

Натужно заскрипели несмазанные петли, охранник отворил дверь, впустив в камеру господина с тростью.

— Здравствуйте, Георгий Поликарпович.

— А, Клим Пантелеевич… — Узник поднялся с нар.

— Вы, наверное, удивлены моим визитом?

— Признаться, не очень… Смею высказать предположение, что вас интересует судьба фортификационной карты?

— Не более чем музейный документ, представляющий лишь историческую ценность.

— Выходит, вам известно, где спрятаны сокровища?

Адвокат молча кивнул.

— Интересно, на каких условиях вы расскажете об этом Шахманскому? Вероятно, затребуете не меньше половины?

— Персидское золото за эти годы унесло немало жизней, и я совсем не хочу, чтобы этот скорбный список увеличился. Пусть лежит там, где его оставил ваш прадед.

— Как? Вы добровольно отказываетесь от такого богатства?

Не вознаградив любопытство собеседника ответом, Ардашев спросил:

— У меня к вам, Георгий Поликарпович, всего один вопрос: скажите, вы намеренно прибыли в Ставрополь для поиска сокровищ, либо все эти события — лишь цепь случайностей?