Тайна предсказания
Шрифт:
Брат Лютгер покачал головой и сухо произнес:
— Это не те же самые книги.
Тут Леберехт догадался, что запас книг в монастыре, очевидно, вдвое больше, чем кажется, и что за каждой отдельной стенкой из книг, одобренных Церковью, устроена задняя стенка с таким же числом книг, которые приходилось скрывать от цензуры.
— Мы — не единственное аббатство, которое располагает тайным арсеналом, — объяснил Лютгер. — Во многих монастырях имеются тайные комнаты с книгами, которые не выдержали цензуры и которые по воле Церкви были бы сожжены. Возможно, настанет время, когда люди будут благодарить нас за наше неповиновение.
Леберехт
— "О Вавилонском пленении Церкви от Мартина Лютера Виттенбергского, одобрено и разрешено к печати курфюрстом Саксонии". — Он поставил ее обратно на место и взял другую. — Джероламо Фракасторо, "Syphilis sive de morbo gallico". [27] А как обстоят дела с этой книгой? — осведомился юноша.
— Фракасторо — врач из Вероны, который в стиле Вергилия занимается галльской болезнью, завезенной якобы Кристофом Колумбусом из Нового Света. В своей книге он описывает симптомы и лечение этой опасной заразы.
27
Сифилис, или галльская болезнь (лат.). (Примеч. автора.)
— А что в этом предосудительного? Почему эта книга должна быть сожжена?
— Гнев инквизиции направлен не столько на книгу, сколько на автора. Фракасторо в других своих трудах доказывал, что большую часть чудес можно объяснить естественным образом. Кроме того, он бился об заклад против утверждения, что все окаменелости, которые находят на земле, являются реликтами Всемирного потопа, иными словами, против того, что Всемирный потоп достиг высоких гор Германии и Франции.
— Вздор! Куда же должны были деться все эти массы воды?
— Конечно. Но и по сей день таково учение Святой Матери Церкви. Тот, кто противоречит ей, подвергается опасности закончить жизнь на костре.
— И Фракасторо?
— Смерть опередила инквизитора.
— А что, — спросил Леберехт, указывая на книгу малого формата, стоящую среди больших фолиантов, — скрывается в этом сочинении?
Лютгер достал книгу, раскрыл и положил на пюпитр перед Леберехтом.
— Самые маленькие книги обладают, как правило, самым взрывоопасным содержанием, — заявил он.
— Вы шутите, брат Лютгер!
— Я далек от этого. Напечатать большую книгу — затея дорогостоящая, и едва ли возможно осуществить ее тайно, не говоря уже о хранении. Маленькая книжка, начиненная порохом, может, напротив, быть напечатана и сохранена без шумихи. Поэтому вольнодумец никогда не хватается за большие фолианты.
— Неужели в данном случае речь идет о книге с порохом? — Леберехт прочитал название: — "Christianae religionis Inatitutio von Johann Calvin A.D. 1536" ("Наставление в христианской вере"). И что же зазорного в этом трактате? — спросил он. — Кто такой этот Кальвин?
— Умный человек, по профессии — крючкотвор. Он изучал труды Лютера и теперь поставил себе задачу пропагандировать свой собственный протестантизм. Во Франции и Швейцарии люди толпами бегают за ним.
— Но что правовед понимает в теологии?
— Свое теологическое образование он получил самостоятельными занятиями. Можно как угодно относиться к его учению, но, конечно же, он один из лучших знатоков Священного Писания.
Леберехт разглядывал маленькую книжку. Дух, ополчившийся против религии и Церкви, который царил во всех этих книгах, лишь подтверждал его критическую позицию, и ему на ум пришли слова Карвакки, который считал, что он, Леберехт, должен вырваться в мир, где есть другие люди и другие учения. И, листая еретическую книжонку, он задал Лютгеру вопрос:
— Вы верите, что этот Кальвин сам выучился теологии?
— Так говорят.
Леберехт долго молчал, затем сделал над собой усилие и сказал:
— Брат Лютгер, столько книг стоят здесь без пользы, ожидая того, чтобы передать дальше свое учение. Знаю, у меня нет школьного образования, какое дают иезуиты, но мой отец обучил меня чтению и письму, геометрии и латыни. Я читаю "Галльскую войну" и "Речи" Цицерона быстрее, чем сын старого Шлюсселя, который посещал лекции. Прошу вас, позвольте мне здесь, в библиотеке вашего аббатства, изучать древних философов, Аристотеля и Платона, геометрию и астрономию. А если бы вы иногда еще могли помочь мне, отвечая на мои вопросы, то я заплатил бы вам по-царски.
— Мой юный друг, — ответил Лютгер, пытаясь охладить воодушевление Леберехта, — наука — не вопрос денег, а здесь — не школа, а библиотека монастыря, которая служит обучению и укреплению духа монахов этого аббатства!
— Простите, — бросил Леберехт, — я готов вступить в ваш орден, если таково условие, чтобы заниматься здесь. — Едва он это проговорил, как ужаснулся собственным словам.
Лютгер строго взглянул на Леберехта. Когда монах увидел блеск в глазах юноши и жар на его щеках, у него не осталось сомнений, что тот говорит всерьез. Но именно поэтому ответ монаха оказался иным, чем ожидал Леберехт.
— Сын мой, — промолвил Лютгер без малейшего клерикального пафоса, — ты обучился профессии каменотеса, и мастер твой не устает хвалить твое умение. Ты — вольнодумец, ты научен свободно мыслить; не только этот, но и любой другой монастырь был бы наименее приемлемым местом для того, чтобы отвечать потребностям твоей жизни. Довольно того, что один из нас ежедневно мучим сомнениями и, бросая взгляд на свободу, раскаивается в своем шаге. По духу я ближе к тебе, когда ты хвалишь божественную красоту соборных фигур, чем к моему аббату, который считает тело человеческое сосудом гниения, прахом и навозной кучей. Забудь эти мысли! Ты не будешь здесь счастлив.
— Но мой отец Адам, — попытался возразить Леберехт, — он ведь получил свое знание здесь. Почему же вы не хотите позволить и мне сделать это?
Лютгер поставил книгу Кальвина на место и толкнул книжную стену так, что она, описав полукруг, вновь повернулась вокруг своей оси и с громким скрипом вошла в паз. На это завораживающее действо Лютгер не обратил ни малейшего внимания: он привык к нему, как к ежедневно повторяющимся часам службы, которые протекали не менее монотонно.
— Твое влечение к наукам, — сказал монах, — действительно неукротимо. Мне кажется, было бы неправильным не пойти ему навстречу. Поэтому я буду просить брата Андреаса выполнить твое желание. Это желание необычное, но я не могу себе представить, чтобы он отклонил его. Что же касается меня, то я охотно буду заниматься с тобой раз в неделю по всем направлениям учебы. Впрочем, это должно происходить по вечерам, когда день монахов идет к концу. В остальное время ты будешь оставлен наедине с книгами и можешь посвятить себя учению.