Тайна прикосновения
Шрифт:
Троепольский добросовестно прошёл все стойла, удивляясь звучности имён жеребцов и кобыл. Здесь были лошади, как лебеди, белые, серые в яблоках, гнедые и чёрные — Саламандра и Суламифь, Циния и Резеда, Гнедой и Глечик, Ганнибал и Цезарь..
— Ваня, скажи, кто придумывает имена твоим красавцам?
— За помощью не обращаюсь, я действительно чувствую, что они принадлежат мне, как мои дети! У Будённого есть Софист — он берёт все призы на скачках на Московском ипподроме. Моя мечта — пригласить Семёна Михайловича на собственный заезд. Вот тогда у меня появилась бы броня — крепче не бывает!
—
— А к чему мне килограммы? Настоящий жокей должен весить не больше пятидесяти двух… Ладно, надо двигать в сторону кухни, чтоб поправить вес, ты не находишь? Только зайдём в правление, позвоню Евсигнееву Коле, пусть приезжает в гости. Хочу вас познакомить — превосходный человек! Директор Ново- чигольского лесхоза. Пока он воевал на фронте, хозяйством руководила его жена, Серафима. Вернулся после серьёзного ранения из госпиталя, оклемался, поднял лесхоз. Замечательная чета, очень милые люди! Я беру у него саженцы, и мы крепко дружим.
В этот вечер в двухэтажном доме, окружённом сиренью и акациями, было весело, с балкона доносились звуки гитары и мандолины, слышались песни и смех.
На кухне Феклуша вытирала слёзы передником. Она каждый раз плакала, когда слышала эту песню, а сейчас специально дверь оставила приоткрытой и сидела за столом, подперев голову рукой. Баритону вторил чистый женский голос под аккомпанемент мандолины:
Белой акации гроздья душистые Вновь ароматом, ароматом полны. Вновь разливается трель соловьиная В тихом сиянии, сиянии луны… Помнишь ли, милая, под белой акацией Слушали трели, трель соловья? И ты мне шептала, чудная, нежная: Милый, поверь мне, навеки твоя!Последние две строчки повторялись, и «чудная, нежная» звучало во второй раз с особой силой — Феклуша всхлипнула, зажав рот рукой. Открылась дверь, вошла Мария Фёдоровна, стараясь тихо ступать по скрипящим половицам, прошла к столу, села рядом.
Годы прошли давно, страсти остыли, Молодость жизни давно уж прошла… Но белой акации гроздья душистые, Нет, не забыть мне, не забыть никогда!Закончился повтор, и голоса на какое-то время стихли, Феклуша встала, подошла к печке:
— А давай, Фёдоровна, картошечки молоденькой!
— Нет, спасибо, я уже в столовой перехватила. А ктой-то к нам приехал?
— Знамо, друг детский! Петрович его всё Гаврюшей величает. Силён играть на мандолине! Борька аж к Семутенковым носился за струментом. И энтот, Са- ныч с питомника приехал, с жёнкой, Серафимой. Он такой маленький, сухонький, в гимнастёрочке, всё время улыбается да курит. А она — больше его ростом, волосы чёрные, глаза жгучие, как у цыганки. Знать, хорошие люди, коль Петрович их привечает. Он худых не позовёт!
— А песнь-то, песнь-то какая! Всё про любовь. а Иван Петрович сказывал — с той песни и война с немцем почалась!
Мария Фёдоровна смахнула со щеки слезинку. Уже два года, как она получила похоронку на мужа, при упоминании о войне на её глазах появлялись слёзы. Дом её сгорел, родственников не было, вот и прибилась она к совхозу. Марчуков за умение распорядиться, за характер назначил её заведующей столовой. А уж как она готовила еду, и Феклуше можно было поучиться! Мария Фёдоровна жила в комнате на нижнем этаже — директор постарался, выделил — очень удобно: и столовая, и правление рядом, в двух шагах.
Из-за дверей раздался взрыв хохота.
— Чё грохочут-то? — спросила женщина Феклушу, только что вернувшуюся из комнаты.
— Да Борька учудил. Спрашивают его: «Боря, может что-нибудь споёшь?» Он и спел. Вместо «пролетают кони, да шляхом каменистым» — «пролетают кони по шляпам-коммунистам!»
— Феклушинька. детка. Ты это больше никому не рассказывай! Хорошо?
— А я никогда ничего не рассказываю! Что я, дура? — надула губы Феклуша.
— Ну, кто же это сказал? Я просто беспокоюсь, ты же знаешь!
Выскочил Борька — лёгок на помине.
— Ма Фёдын, Ма Фёдын, ты мне супчику принесла?
— Конечно, Боренька! Вон он, на печке стоит. Феклуша, видно, стол взрослых ему не подходит, давай ему любимый супчик! Он и днём ко мне в столовую прибегает, чашку умолотит и побежал!
— Будто я хуже готовлю, — буркнула недовольная Феклуша, доставая тёплую кастрюлю с печи.
— Да нет, просто у меня в столовой горох долго вымачивается, и суп получается как кашица.
Две женщины, лишённые собственных семей, с умилением смотрели, как мальчишка управлялся с едой. Каждая из них считала его своим сынком, и Борька не подозревал, что мам у него гораздо больше, чем он думал.
— Боря, а теперь пойдём спать. Сегодня я тебе почитаю твою любимую книжку…
— Ма Фёдын, про двух братьев, ладно?
— Хорошо, сынок.
Пока Борька раздевался, женщина включила на столе лампочку под абажуром, постелила ему постель, накрыла одеялом, села рядом, раскрыв книжку, стала читать негромким голосом. Не прошло и трёх минут, как Борька стал закрывать глаза, и Мария Фёдоровна, видя это, перескочила в самый конец сказки:
«Стояла тёмная-тёмная ночь, и тихо-тихо было вокруг. Брат пропал бесследно. Свежий снег запорошил землю, но и на снегу не было следов Младшего. Он исчез неизвестно куда, как будто его унесла птица Рок.»
Глава 21. ЧЁРНЫЕ КРЫЛЬЯ ПТИЦЫ РОК
Счастье человека может быть различным — осознанным или глупым, его можно вовсе не замечать — просто жить вовсю, вдыхая воздух полной грудью, и радоваться всему, что тебя окружает.
С сорок четвёртого года, после своей войны, Паша наслаждалась жизнью, как может наслаждаться ею человек, прошедший испытание адом. Она могла с полной уверенностью сказать, что счастлива, и была убеждена, что ошибки молодости позади и что её семья — крепче любой крепости.