Тайна, приносящая смерть
Шрифт:
Нет, ему не показалось, в той же самой деревне произошло еще одно убийство. Снова женщина, хотя и много моложе, девчонка совсем, снова задушена. Интересно, у этой тоже в руках обнаружено что-то или нет? Надо будет снова Феклу порас-спрашивать. Это ведь она принесла ему информацию, не газета, которую она носит по домам, о том, что у первой убитой женщины в руке было зажато что-то драгоценное. Что-то совсем маленькое и очень дорогое.
Степушкин тут же подумал о крохотной подвеске с той самой невзрачной
Неужели это та самая изумрудная слезинка была зажата в руке погибшей? Неужели ее она сорвала с шеи убийцы, когда сопротивлялась? Неужели это была Лялька?!
Последний вопрос он ставил уже не насчет грабежа. Здесь он был уже почти уверен, обокрала его именно она. Больше было некому. Больше никто не знал, что у него есть хоть какие-то ценности.
Последний вопрос он ставил насчет личности убийцы. Неужели это Лялька задушила ту несчастную бабу на берегу пруда? А теперь вот и еще одну? Зачем?! С какой стати?! Что ей в тех убийствах?! Какая выгода?!
Силы-то у нее хватило бы, Степушкин не сомневался насчет ее возможностей. Такие кульбиты с ним в постели вытворяла, такими приемами и захватами при этом пользовалась, что ему оставалось лишь испуганно охать да коленки к животу поджимать. Даже спросил как-то однажды, не в спецназе ли она подрабатывала прежде, чем в школьные секретари податься.
Лялька оглушительно смеялась, демонстрировала ему мышечную массу рук, ног, безупречный живот, просила даже ударить ее по нему. Степушкин не стал. Женщина все же.
И вот теперь...
Он с трудом поднялся со стула возле окна, где тискал в руках районную газетенку. Старческими подволакивающими движениями двинул стопы в коридор. Там у него телефон стоял на антикварной тумбочке красного дерева. Купил себя позабавить, не выдержал как-то в крохотной антикварной лавке соблазна. Медленно шел, дышал с надрывом и свистом. Невзирая на зной катившегося к завершению лета, вдруг почувствовал странный озноб и тут же потянулся к вешалке, где у него ветровка на крючке моталась.
А ведь он очень старый! Морщинистый и дряблый совсем. Это открытие неприятно ударило его по глазам возле зеркала над антикварной тумбочкой. И силы уже не те, и осторожность тоже. Расслабился, влюбился, потерял бдительность. А ведь не имел права ее терять, не имел права доверять молодой здоровой бабе. Должен был прежде всего задаться вопросом: а зачем он ей?! Зачем такой старый и морщинистый нужен такой красивой молодой бабе, с потрясающей фигурой, гладкой кожей, тугой высокой грудью не рожавшей никогда женщины? Зачем он ей вообще?!
Она пробралась в его дом, прокралась в его душу, завоевала сердце, подсадила на наркотик своей молодости. Она погубила его! А зачем?!
Трясущимися руками Степушкин
– Алле, – отозвалась почти сразу Лялька низким красивым голосом.
Он с ума сходил от ее голоса! От того, как она шептала, задыхаясь, ему на ухо разные непристойности. От того, как стонала громко, прерывая стоны тяжелым дыханием. Он все в ней любил, оказывается. Все, включая ее возможную жестокость и подлость. Он даже и это простил бы ей и помог, да. Лишь бы она...
Лишь бы это было направлено не против него.
– Это я, – обронил Степушкин и почувствовал страшную усталость, подогнувшую его колени.
– Жора?! – удивленно воскликнула Лялька и тут же недовольно заметила: – Мы же договаривались, что ты не будешь звонить мне!
Он промолчал. Пускай выговорится, пускай поругает его даже, пускай. Он стерпит. Не это важным для него сейчас было.
– Что-то случилось, Жора? – вдруг угадала она его странное молчание. И через мгновение, не услышав ответа: – Что произошло?!
– Нам надо увидеться, – еле выговорил Степушкин, показалось вдруг, что язык сделался огромным и неповоротливым. – Нам надо увидеться, Лялька.
– Но... Но я собиралась к тебе только на следующей неделе, – закапризничала сразу Ляля. – У меня свои планы, знаешь!
А вот у него в планах теперь – остаться в живых. А перед этим постараться выяснить, выболтала кому-нибудь или нет его молодая любовница про подаренную им подвеску с цепочкой? И если обокрала его, то куда подевала то добро, одна выкрала или был у нее сообщник? Если у себя дома припрятала, это еще полбеды. А если снесла в комиссионный магазин или постаралась выйти на скупщиков, то тут просто беда будет. Вычислят, откуда те цацки, мгновенно. И жить тогда Степушкину останется день-другой, не больше.
– Мне нужно, чтобы ты пришла ко мне, – бесцветным голосом произнес Степушкин и тут же зажмурился.
В голове один за другим промчались, будто огненные всадники, образы возможных Лялькиных сообщников. Все они, как один, были молоды, мускулисты, привлекательны. И ни одному из них Степушкин в подметки не годился. Он годился лишь на роль дурачка, обманутого любовника, которым попользовались и выбросили за ненадобностью.
– Мне нужно, чтобы ты пришла! – уже голосом, отвердевшим от обиды, потребовал он. – Не придешь, я сам к тебе явлюсь!