Тайна, приносящая смерть
Шрифт:
– Что ответил?
– Ответил, что все под контролем, что милиция не станет воду мутить. И тогда он...
– Что?
– Купил.
– Давно?
– Не очень.
– Дорого продал?
– Хотел бы дороже, да старик въедливый больно попался. Сразу весь расклад мне по этому добру выдал, – усмехнулся недобро Иван. – Он сразу сказал мне, что узнал всю коллекцию. Что знает даже, кто ее украл много лет назад и у кого. И что его совсем не интересует, каким образом все это попало ко мне, но если я ему не уступлю в цене, то милицию, в отличие от него, факт наличия у меня этого добра точно
– Сколько?
– Три сотни... – вздохнул с печалью горе-грабитель.
– Долларов, надеюсь?
– Нет, рублей. Больше не дал ни копейки. Тем более сказал, что главной жемчужины в этой коллекции нет. – Лемешев подергал плечами так, как будто страдал нервным тиком. – Я не стал вообще-то спорить и еще больше цену ломить. Слыхал, не дурак, что сбыт краденого – стезя опасная. Можно не только на ментов нарваться, простите, но и на бандитов каких-нибудь...
– А про какую такую главную жемчужину в коллекции идет речь? – уточнил Данила, хотя ответ был ему почти ясен.
– Ожерелья там одного не было.
– А где оно было?
– А я его... Я его Саше подарил, – вспомнив про любимую, Лемешев зажмурил глаза и вздувшимися враз губами прошептал: – Что теперь будет, господи?! Она же не простит мне никогда! Никогда!!!
– Так, не отвлекаемся! – прикрикнул на него Данила, у которого внутри снова все кишки судорогой свело. – Ты подарил его Саше, и дальше что?
– А что дальше? – не понял сразу Лемешев.
– Куда оно потом-то делось? Почему один из фрагментов этого украшения оказался в руке у погибшей Марии Углиной? Почему Саша не узнала часть, пускай и малую, из своего подарка? Ей же предъявляли для опознания эту закорючку золотую с камушком, почему она ответила отрицательно? Она что... – В горле у Данилы стало сухо и шершаво до отвратительного. Выговорить то, что должен был, было страшно, и все же он закончил: – Она что, убила свою мать, получается?
– Да вы что!!! Очумели совершенно?
Лемешев так резво откачнулся от него, что едва со стула на пол не шлепнулся. Глянул потом на Данилу как на прокаженного, скривил свой пухлый рот так, будто в нечистоты вляпался. И отвернулся. Это Данилу возмутило и окончательно вывело из себя. Ухватив малого за воротник рубашки, он с такой силой его тряхнул, что пуговицы затрещали.
– Слушай, ты! – зашипел он ему прямо в лицо, почти касаясь своим лбом огромной шишки на лбу подозреваемого. – Ты мне тут хорош комедию ломать! Целку из себя не строй, красавчик! Раз ступил на преступный путь, уж будь любезен вести себя подобающим образом! Думаешь, в тюрьме с тобой церемониться станут?! И о высоких материях рассуждать?! Тебе там живенько вспомнят, что ты маститого вора обнес. Тебе там этого не простят.
– Да чего надо-то конкретно?! – заныл Лемешев, болезненно морщась и старательно отворачивая от Данилы разбитое лицо. – Чего надо, спрашивайте?!
– Повторяю свои вопросы, – рыкнул Щеголев. – Каким образом фрагмент украшения, подаренного тобой Александре, оказался в руке ее убитой матери? Почему Александра не узнала этот самый фрагмент? Почему?!
– Узнала она, – вздохнул с печалью хакер-неудачник. – Узнала сразу.
– Почему?
– Потому что, во-первых, я сильно просил, а во-вторых, сама хотела понять, что случилось. У нее ведь это украшение в день смерти матери пропало. То лежало под матрасом в комнате, и вдруг пропало.
– Мать нашла?
– Не знаю. Вряд ли, – качнул лохматой головой Лемешев, задумался. – Если бы тетя Маша нашла, она бы к Сашке пристала тут же. Откуда, мол, и все такое. А она молчала и даже вида не подавала, что нашла.
– Может, она наблюдала за дочерью просто?
– Исключено. У них другие были отношения. Доверительные!
– Тогда куда могло деться ожерелье?
– Кто-то украл его у них. Куда еще-то? – подергал худосочными плечами компьютерный горе-гений. – Мы с Сашкой целый список составили, кто у них побывал за то время, то есть в день смерти тети Маши.
– И кто побывал? Где этот список-то?
В висках у Данилы так сдавило, что череп того и гляди готов был разорваться. Все путалось, крошилось, выкраивалось по-иному.
Если ожерелье кто-то выкрал из дома Углиных, то потом этим самым ожерельем, возможно, начал шантажировать Марию на берегу пруда.
Мог это быть сам Степушкин? Мог, но с минимальной вероятностью. Ему же не пахло, в конце концов, что Лемешев, решивший сбыть все краденое, оставит главный предмет коллекции старого антиквара себе. Даже если и прознал как-то об этом, то уж не мог знать наверняка, что Лемешев ожерелье то подарит своей невесте.
Тогда кто?
– У них соседи бывали. Потом этот ее... воздыхатель.
– Хлопов? – уточнил Данила.
– Он. Сашка, когда узнала, что он порог их дома переступал, едва с матерью не подралась. Ненавидела она его. Люто!
– А за что?
– А не знаю, – пробормотал Лемешев и глазки в пол уставил.
Знал, получается, причину такой неприязни. Но говорить о ней не хотел.
– Ладно, проехали. Кто еще в дом заходил? Библиотекарь был?
– Нет, – твердо ответил Ваня.
– Нет? – Щеголев изумился, снова хорошо подогнанная версия трещала по всем швам. – Как же так?
– Точно не был!
– А Вострикова была?
– Смеетесь? – дернул уголком рта Лемешев, выпуская на лицо невеселую ухмылку. – Той хода в дом не было. Они же с тетей Машей вроде как соперничали.
– Да? А вот Хлопов утверждает, что никаких чувств к Татьяне не испытывал. Мог запросто букет подарить, а вот с чувствами была напряженка. Будто Углину он одну любил, и все.
– Ага! Одну! А чего тогда от Танькиного дома с первыми петухами крался?
– То есть?! Ты откуда знаешь?
– Так мы же с Сашкой часто гуляли допоздна. Ну или до утра самого. Мать сначала ее ругала, потом собой занялась, не до того стало. Мы и пользовались отпущенным нам свободным временем. Вот и... И я видал, как Хлопов от Таньки утром огородами крадется к себе. Сашке, правда, не сказал. Ни к чему, счел, ей такие переживания.
– Интересно, интересно... – Данила задумчиво потеребил затылок, вторую руку положил на плечо парню. – А еще от кого этот Хлопов утром огородами к себе пробирался? Баб-то молодых и одиноких полно в деревне. Были еще у него любовницы? Вообще как он тебе?